Спортсмен-курильщик Иван Солоневич Это фото обычно публикуют обрезанным: чтобы не была видна сигарета Обычно я не выискиваю, кого бы покритиковать за его писанину: наоборот, я ищу, чего бы почитать с пользой и удовольствием. Но когда начинаю читать, случается, удивляюсь тому, насколько репу- тация автора расходится с моим собственным от него впечатлением. * * * Великий русский мыслитель Иван Солоневич (1891-1953), разобла- читель советского социализма, сегодня довольно востребован в Рос- сии. Его ценят как блестящего апологета имперскости, выявлявшего скрытых врагов русского народа и остроумно отметавшего самостий- ные потуги украинцев и белорусов. Писал он ярко, содержательно, аргументированно и впечатлял местами очень сильно даже доверчиво- го меня, пока мне не попался в руки его выдающийся труд "Россия в концлагере". Вообще говоря, сомнение в Солоневиче начало у меня расти ещё из-за "Диктатуры импотентов", да и в знаменитой "Народ- ной монархии" кривизны хватает, но только "Россия в концлагере" меня просветлила окончательно. Кто такой Солоневич, если называть вещи своими именами? Да в первую очередь -- ЖЛОБ. А ещё спортивный деятель, курильщик, лжи- вый советский газетчик, лагерный активист, эмигрант, пособник нацистов, прятальщик за чужие спины и заплетатель русских мозгов. Но в первую очередь, конечно же, жлоб, причём настолько органи- ческий, что он сам даже не чувствовал необходимости скрывать это. Восторженные поклонники Солоневича -- это, как правило, те, кто читали "Народную монархию", но не читали "России в концлагере" или хотя бы "Диктатуры импотентов". Жлоб -- это индивид, который пренебрегает здравыми интересами других людей и общества в целом, если не видит в них собственной непосредственной выгоды. Разумеется, "жлоб", "клеветник" и пр. -- характеристики очень грубые и конкретные, и чтобы бросаться ими в знаменитого писателя, надо иметь очень веские аргументы. Но с аргументами-то как раз нет проблем -- благодаря разговорчивости самого Солоневича. Кстати сказать, то, что с выдающимся земляком дело не чисто, заметил не я один. К примеру, у Сергея Дроздова есть отличная статья "Биография И. Л. Солоневича, опыт сравнительного анализа". А в этой статье имеются, в свою очередь, ссылки на тоже интерес- ные материалы. * * * Солоневич в статье "Россия, революция и еврейство" сообщает о себе проникновенно: "Но, например, я, белорусский мужик..." Врёт он. На самом деле дедушки у "мужика" Солоневича были свя- щеннослужителями, папа -- редактором газеты. Таким образом полу- чается, что капать людям на мозги -- это у великого русского мыслителя наследственное. Всю свою советскую жизнь, включая лагерную, Солоневич выворачи- вался не просто так, а за счёт других. Его "Россия в концлагере" -- это откровения жлоба. Досоветская и послесоветская жизнь Солоневича -- тоже отнюдь не без жлобских вывертов. Будучи по убеждениям насквозь жлобом, Солоневич не участвовал ни в революции, ни в контрреволюции; ни в Первой Мировой войне, ни во Второй. Эй, мне куда симпатичнее, к примеру, такие антисо- ветчики, как Гуль, Слащов, Шульгин, -- за то, что они месили сапогами военную грязь на общих основаниях. И показательно, что Слащов и Шульгин вернулись в Советскую Россию, а жлоб Солоневич сбежал из неё. С Советской властью Солоневич никогда практически не боролся: сначала он кормился при ней жлобскими способами, потом "свалил" из страны и стал кормиться подталкиванием других к борьбе. Из автобиографических заметок Солоневича: "В начале августа 1916 года я был наконец призван в армию и зачислен рядовым в лейб-гвардии кексгольмский полк. Принимая во внимание мои глаза -- одна двадцатая нормального зрения, в полку не нашли для меня никакого иного места, как швейная мастерская. Швейная мастерская меня вовсе не устраивала. и так как для сотрудника 'нового времени' не все уставы были писаны, то скоро и совершенно безболезненно был найден разумный компромисс -- я организовал регулярные спортивные занятия для учебной команды и нерегулярные спортивные развлечения для остальной солдатской массы. я приезжал в казармы в 6 утра и уезжал в 10 дня". То есть, этот спортивный жлобяра с младых ногтей отчивал свою технику выкручивания за счёт других. Слегка подслеповатый "шкаф" с огромными кулачищами, возражать против которых честным людм было затруднительно. Вообще-то приличные люди отказываются даже от положенных льгот, тогда как неприличные выдуривают себе неположенные. Если судить по тому, как выглядят у Солоневича глаза на его очкастых фотографиях, очки он носил с не очень кривыми стёклами. Да и чтобы, например, раненных бойцов с поля боя вытаскивать, хорошее зрение не обязательно. В основном желание требуется. Из биографии Солоневича: "Во время начала Первой мировой войны Солоневич устроился на работу в суворинское 'Новое время', где в разное время трудились такие великие деятели русской культуры и публицисты, как А.П. Чехов, В.В. Розанов, М.О. Меньшиков. В ней он делал обзоры провинциальной печати, работал в отделе информации. В это же время Иван Лукьянович был призван в лейб-гвардии Кексгольмский полк, но на фронт его не взяли, т.к. был близорук и носил очки. В школу прапорщиков его не пустили из-за его косноязычия". (С. Лобанов "Православное информационное агенство"). Что здесь означает "косноязычие", не понятно. Заикание? Шепеля- вость? Неспособность связать два слова? Одно ясно: пострадать за Россию человек определённо не рвался. Но после своего побега из СССР явно уклонявшийся от всяких боевых действий Солоневич имел наглость основать какое-то "штабс-капитанское движение", хотя сам не был и подпоручиком. Во время своего пребывания на свободе в СССР Солоневич ни в одной антисоветской акции замешан не был, если не считать возмож- ных фиг в кармане. А ненавидел он Советскую власть в основном из желудочно-кишечных соображений. Надо заметить, Солоневич при его могучей комплекции жрал наверняка за двоих, а работал головой в лучшем случае за одного, отсюда и случавшийся иногда в начале его советской карьеры недобор калорий, так негативно отразившийся на отношении Солоневича к социализму. Оказавшись в лагере после неудачной попытки свалить "за бугор", Солоневич, одержимый привычной мыслью, как потеплее устроиться и выжить за счёт других, стал активно сотрудничать с лагерной администрацией, причём с самого первого дня. В этом не было для него ничего нового: почти свою советскую жизнь он был "при должности" в управленческомом аппарате, а именно в профсоюзном, и с выгодой участвовал во всякой официозной пропагандистской чепухе. Значительную часть лагерных воспоминаний Солоневича составляют сладострастные описания его собственных пьянок с комсоставом ГПУ и менее значительными лицами. В соединении с назойливой темой курения, красной нитью проходящей через всю книгу, получается характерный портрет "спортивного деятеля" -- абсурдизатора народных масс. Ясно, что такая тварь никогда не пойдёт в атаку в серой цепи простых человечков, а постарается отсидеться в штабе -- или в редакции тыловой патриотической газеты. В знаменитой "Народной монархии", завоёвывающей сердца добропорядочных дураков, эта жлобская суть Солоневича в глаза не бросается потому только, что там он мало пишет о себе. В первые годы Советской власти спорт в СССР ещё не был такой мерзостью, какой он стал в её последние годы, но всё-таки он начинал становиться мерзостью, причём с участием Солоневича -- гордо описавшего, как он создавал "водные станции" и т. п., когда надо было всего лишь поощрять заботу людей об их физическом развитии и обеспечивать для этого элементарные условия, вроде наличия в продаже дешёвых гантель и гирь. После побега за границу Солоневич сначала перебивался в капита- листическом раю всякими несолидными для интеллигента работами типа погрузочно-разгрузочных, потом как специалист по СССР вообще и по советским концлагерям в частности пристроился зарабатывать на жизнь антисоветизмом. Надо ведь было чем-то кормиться, а антисо- ветская писанина хорошо пошла, так что он на неё и переключился -- и постепенно развился в выдающегося антисоветского и монархического публициста. Антисоветизм Солоневича -- в основном злобный и довольно поверхностный. К примеру, в "России в концлагере" Иван Лукьянович много щёлкает зубами по поводу "выдвиженцев", хотя "выдвиженцы" -- советский феномен лишь постольку, поскольку в СССР формирова- лась новая социальная иерархия. Вообще же карьеризм отнюдь не есть специфическое советское явление. Хотела ли Советская власть стать хорошей? Хотела. Старалась она? Ещё как! И со временем сильно подправилась ведь. Помог ли эффектный писатель Иван Солоневич чем-то в исправлении Советской власти? Отнюдь нет, он даже задачи такой себе не ставил. И, между прочим, что было большевикам делать в тех условиях, в каких они оказались? Сдать власть другим? Но другие вряд ли бы действовали в тех же условиях много лучше большевиков: дело ведь было не только в жестокости и административной слабости большеви- ков, но и в русском менталитете, в последствиях гражданской войны и в неблагоприятной международной обстановке. А вдобавок всякие Солоневичи путались под ногами. * * * В своих прогнозах насчёт развала СССР в войне Солоневич грубо обосрался, но его поклонники через это легко перешагивают. Не думаю, что Гитлер, прогнозировавший то же самое, существенно опирался на мнение Солоневича, но опосредствованно Солоневич причастен к решению Гитлера напасть на СССР, потому что участво- вал в формировании на Западе взгляда на СССР как на неустойчивое образование. Вообще-то с Советской властью можно было и изнутри Советской России бороться. Для этого эмигрантские круги даже агентов с большим трудом засылали через границу, а тут и засылать не надо было: имелась готовая, хорошо укоренившаяся семейная антисоветс- кая группа Солоневичей. Вот только жлобская. Связей с другими антисоветчиками не искала, подрывной пропагандой не занималась, диверсий не готовила, а просто намеревалась сбежать туда, где селёдка якобы вкуснее. По большому счёту Солоневич в области "русской мысли" только намутил воды и создал ещё одно обстоятельство -- свою концепцию "народной монархии" -- с которым теперь приходится разбираться. Игнорировать его -- это как-то некорректно, а толку большого от него нет. * * * Ниже я аргументирую цитатами из "России в концлагере" свои утверждения о том, что Солоневич был жлобом, браконьером, спекулянтом и т. п., а вдобавок клеветал на Советскую власть. Цитаты приведены в антисоветском правописании: уж такой вариант текста мне попался. Ну, если любите своего Солоневича, так надо и его правописание терпеть. Итак: "...мы были посажены въ концентрацiонный лагерь не за здорово живешь, какъ попадаетъ, вeроятно, процентовъ восемьдесятъ лагер- никовъ, а за весьма конкретное 'преступленiе', и преступленiе, съ точки зрeнiя совeтской власти, особо предосудительное: попытку оставить соцiалистическiй рай. Полгода спустя послe нашего ареста былъ изданъ законъ (отъ 7 iюня 1934 г.), карающiй побeгъ заграницу смертной казнью. Даже и совeтски-настроенный читатель долженъ, мнe кажется, понять, что не очень велики сладости этого рая, если выходы изъ него приходится охранять суровeе, чeмъ выходы изъ любой тюрьмы..." (гл. 1, "ВОПРОСЪ ОБЪ ОЧЕВИДЦАХЪ") Вообще-то за незаконный переход границы карают в любой стране. А суровость наказания вполне объясняется осадным положением Советской России: если беглец УЖЕ не шпион, то может стать шпио- ном за границей и потом вернуться на Родину. Или же просто будет рассказывать за границей всякие необъективные близорукие гадости о Стране Советов, как это делал Солоневич. "...чудовищныя цифры 'лагернаго населенiя' и непрекращающееся голодное вымиранiе страны." (гл. 1, "ДВЕ СИЛЫ") Цифры 'лагерного населения', наверное, были чудовищные, но вот население страны в целом за годы Советской власти почему-то значительно прибавило в численности. А если не прибавило ещё больше, так это ведь и не надо: не как китайцы же плодиться. А вымирать население стало как раз после того, как Советскую власть сбросили. А в Западной Европе её коренное население в настоящее время вымирает не при Советской власти, а при самой что ни на есть особо сытой "демократии"(жлобяре Солоневичу такая бы понравилась). "Я хочу предупредить читателя: ничeмъ существеннымъ лагерь отъ 'воли' не отличается. Въ лагерe, если и хуже, чeмъ на волe, то очень ужъ не на много, -- конечно, для основныхъ массъ лагерни- ковъ -- для рабочихъ и крестьянъ." (гл. 1, "КОНЦЕНТРАЦIОННЫЕ ЛАГЕРЯ") Врёт. 'Воля' от лагеря в СССР очень даже отличалась, причём в лучшую сторону, иначе люди просились бы в лагерь, а не наоборот. Обратим внимание на уточнение "для основныхъ массъ лагерниковъ": хитрозадый Солоневич устроился в лагере хорошо, но на воле, в этой страшной Стране Советов, ему жилось ещё лучше. "Возможно, что нeкоторыя страницы моихъ очерковъ покажутся чи- тателю циничными... Конечно, я очень далекъ отъ мысли изображать изъ себя невиннаго агнца: въ той жестокой ежедневной борьбe за жизнь, которая идетъ по всей Россiи, такихъ агнцевъ вообще не осталось: они вымерли. Но я прошу не забывать, что дeло шло -- совершенно реально -- о жизни и смерти, и не только моей." (гл. 1, "КОНЦЕНТРАЦIОННЫЕ ЛАГЕРЯ") Мне некоторые страницы солоневичских очерков показались особо жлобскими. В данном отрывке он САМ ПРИЗНАЁТСЯ, что пускался во все тяжкие, чтобы лучше устроиться за чужой счёт, причём дело зачастую касалось отнюдь не жизни и смерти, а выпивки, курения, потребления деликатесной икры в особо крупных размерах и т. п. Между тем, далеко не все вели "жестокую ежедневную борьбу за жизнь": довольно многие просто жили, а то и с энтузиазмом "стро- или коммунизм", хотя рядом были и кошмарные лагеря. "Если мы представимъ себe лагерь нeсколько менeе голодный, лучше одeтый и менeе интенсивно разстрeливаемый, чeмъ сейчасъ, то это и будетъ кускомъ будущей Россiи, при условiи ея дальнeйшей 'мирной эволюцiи'." (гл. 1, "ИМПЕРIЯ ГУЛАГ'А") Солоневич как неудачливый пророк. Я таки застал "будущую Россию" и имел возможность хорошо к ней присмотреться. Голодных в позднем СССР не было, "чуть менее интенсивно" расстреливаемых -- тоже. Буханка хлеба стоила 15 копеек, а стеклянная бутылка, если её подобрать и сдать, приносила 12 копеек, так что голодать было проблематично. Однообразность питания -- это да, такая проблема существовала. Зато почти не использовались консерванты, поскольку хорошая еда раскупалась быстро. "Ни о какой защитe 'соцiалистическаго отечества' со стороны народныхъ массъ -- не можетъ быть и рeчи. Наоборотъ: съ кeмъ бы ни велась война и какими бы послeдствiями ни грозилъ военный разгромъ -- всe штыки и всe вилы, которые только могутъ быть воткнуты въ спину красной армiи, будутъ воткнуты обязательно. Каждый мужикъ знаетъ это точно такъ же, какъ это знаетъ и каждый коммунистъ!.. Каждый мужикъ знаетъ, что при первыхъ же выстрeлахъ войны онъ въ первую голову будетъ рeзать своего ближайшаго предсeдателя сельсовeта, предсeдателя колхоза и т.п., и эти послeднiе совершенно ясно знаютъ, что въ первые же дни войны они будутъ зарeзаны, какъ бараны." (гл. 1, "ПЕРСПЕКТИВЫ") Солоневич снова обкакался в качестве пророка. Да дезертирства и перехода на сторону Германии в 1941-1942 гг. было очень много, но Германию побили отнюдь не демократические французы, бельгийцы, голландцы и пр., а эти вот изголодавшиеся при Советской власти рабочие и крестьяне вкупе с ненавистными Солоневичу "выдвиженца- ми", чекистами и пр. "Въ Кiевe, на Садовой 5, послe ухода большевиковъ я видeлъ человeческiя головы, прострeленныя изъ нагана на близкомъ разстоянiи." (гл. 2, "ОДИНОЧНЫЯ РАЗМЫШЛЕНIЯ") А как насчёт зверств со стороны белогвардейцев? Или со стороны, скажем, немецких нацистов, к которым Солоневич сбежал от кровавых большевиков? Такие вот избирательные обличения, вроде солоневичс- ких, не прибавляют людям знания человеческой природы, а значит, не способствуют предохранению от новых "эксцессов". Солоневич о причинах попытки бегства из СССР, на которой его взяли: "Внeшняго толчка въ сущности не было вовсе. Внeшне наша семья жила въ послeднiе годы спокойной и обезпеченной жизнью, болeе спокойной и болeе обезпеченной, чeмъ жизнь подавляющаго большин- ства квалифицированной интеллигенцiи. Правда, Борисъ прошелъ многое, въ томъ числe и Соловки, но и онъ, даже будучи ссыльнымъ, устраивался какъ-то лучше, чeмъ устраивались другiе..." (гл. 2, "ОДИНОЧНЫЯ РАЗМЫШЛЕНIЯ") Итак, Солоневич признался в двух вещах. Во-первых, в том, что для части советских граждан жизнь во времена репрессий была спокойной и обеспеченной (о доле этой части в обществе мы у него не вычитаем). Во-вторых, в том, что он и на воле, скорее всего, очень даже ладил с власть имущими, потому что, с антисоветской точки зрения, ясно ведь, что в СССР жизнь могла быть спокойной и обепеченной только у людей, активно сотрудничавших с властями. "Я не питаю никакихъ иллюзiй насчетъ того, что комбинацiя съ 'Инснабомъ' и другiя въ этомъ же родe -- имя имъ -- легiонъ -- не были жульничествомъ. Не хочу вскармливать на этихъ иллюзiяхъ и читателя. Нeкоторымъ оправданiемъ для меня можетъ служить то обстоятельство, что въ Совeтской Россiи такъ дeлали и дeлаютъ всe -- начиная съ государства." (гл., "О МОРАЛИ") Солоневич врёт. В Советской России так делали далеко не все: одним религиозные убеждения мешали, другим -- коммунистические, третьим препятствовала обыкновенная порядочность. И ВНЕ Советской России так делали тоже далеко не все, но довльно многие делали, причем точные количества не определимы. "Так дeлали и дeлают всe" -- типичное оправдание сволочи. "Делай, что должен, и будь что будет" -- это не о солоневичах. Мне тоже доводилось ездить в общественном транспорте "зайцем", а однажды я даже украл булочку в магазине, но я не берусь утверждать, что в СССР "так делали все", да ещё регулярно. "Я работаю въ области спорта -- и меня заставляютъ разрабаты- вать и восхвалять проектъ гигантскаго стадiона въ Москвe. Я знаю, что для рабочей и " (гл., "ТЕОРIЯ ВСЕОБЩАГО НАДУВАТЕЛЬСТВА") Ну как его там заставляли? Не угрозами же применения пыток. На самом деле он всего лишь считал для себя приемлемым продаваться за сравнительно неплохие деньги. Не хочешь продаваться -- смени профессию. Смени страну, наконец. Только не говори, что тебя ЗАСТАВЛЯЛИ. "Я вру, когда работаю переводчикомъ съ иностранцами. Я вру, когда выступаю съ докладами о пользe физической культуры, ибо въ мои тезисы обязательно вставляются разговоры о томъ, какъ буржуазiя запрещаетъ рабочимъ заниматься спортомъ и т.п. Я вру, когда составляю статистику совeтскихъ физкультурниковъ -- цeликомъ и полностью высосанную мною и моими сотоварищами по работe изъ всeхъ нашихъ пальцевъ, -- ибо "верхи" требуютъ крупныхъ цифръ, такъ сказать, для экспорта заграницу... " (гл., "") Бесстыдная тварь. Человек с остатками совести, сбежав от нелю- бимой власти, помалкивал бы о своих грехах, а не оправдывал их якобы необходимостью. Говорить о грехах оправдательно -- значит, поощрять их у других. Но этот постарался заработать ещё и на своих грешницких откровениях. И ведь даже не ради выживания врал он, а ради более сытой жизни. "Вечеромъ мы всe собрались въ одномъ купе. Бабенко разливалъ чай, и послe чаю я, уже давно страдавшiй безсоницей, заснулъ какъ-то странно быстро, точно въ омутъ провалился..." (гл. 2, "ТЕХНИЧЕСКАЯ ОШИБКА") С чего бы у спортсмена Солоневича хроническая бессонница? Совесть ведь его не мучила -- по причине недоразвитости. Значит, страх, или зависть, или ревность, или несчастная любовь, или психические нарушения. Я вот, например, сплю почти всегда хорошо -- если сосед сверху разрешает. "...между нами и волей -- циклопическiя желeзо-бетонныя стeны тюрьмы ОГПУ -- тюрьмы новой стройки. Это, кажется, единственное, что совeтская власть строитъ прочно и въ расчетe на долгое, очень долгое время." (гл. 2, "ТЕХНИЧЕСКАЯ ОШИБКА") Вот человеку лишь бы плюнуть в Советскую власть. А разве, скажем, ДнепроГЭС была непрочно построена? И можно подумать, что, к примеру, Трубецкой бастион в Петропаловской крепости нуждается в подпорках и почти непрерывном ремонте. "Въ корридорахъ тюрьмы -- собачiй холодъ и образцовая чистота." (гл. 2, "ДОПРОСЫ") "Образцовая чистота" означает, что таки были и островки порядка в море советского хаоса. А "собачий холод" -- это для экономии и для закаливания людей перед отправкой в лагеря. "Свою малокалиберную винтовку Борисъ сперъ въ осоавiахимовскомъ тирe." (гл. 2, "ДОПРОСЫ") Семейка Солоневичей -- не только жлобская, но ещё и воровская. "Вeжливость -- качество прiятное даже въ палачe. Конечно, очень утeшительно, что мнe не тыкали въ носъ наганомъ, не инсценировали разстрeла. Но, во-первыхъ, это до поры до времени..." (гл. 2, "СТЕПУШКИНЪ РОМАНЪ") Вот так у Солоневича нечаянно всплывает кусочек правды: местами большевики всё же старались вести себя прилично и гуманно отнюдь не ради показухи. А если мало было подобного поведения, так ведь после гражданской войны не остыли ещё. Большевистская система власти вовсе не задумывалась как аппарат для угнетения и истреб- ления народа. Между прочим, при добрейшем государе-батюшке, будущем святом, осуждённые на каторгу россияне топали в Сибирь пешком и в кандалах, а при большевиках лагерники хотя бы ехали в поезде -- и без кандалов. Ну, топали или ехали наверняка не на всём протя- жении пути, но вот в кандалы советских осуждённых не заковывали точно: не за то боролись в 1917-1922 гг. "Это онъ, мужикъ, дохнетъ миллiонами и ДЕСЯТКАМИ МИЛЛIОНОВЪ отъ голода, тифа, концлагерей, коллективизацiи и закона о 'священной соцiалистической собственности', отъ всякихъ великихъ и малыхъ строекъ Совeтскаго Союза, отъ всeхъ этихъ сталинскихъ хеопсовыхъ пирамидъ, построенныхъ на его мужицкихъ костяхъ... " "... какимъ бы опасностямъ я ни подвергался и буду подвергаться еще -- со мною считались въ тюрьмe и будутъ считаться въ лагерe. Я имeю ТЫСЯЧИ ВОЗМОЖНОСТЕЙ выкручиваться -- возможностей, совер- шенно недоступныхъ крестьянину." (гл. 2, "ЭТАПЪ") Большими буквами выделил я. У Солоневича какой-то непорядок с восприятием количеств. Если бы он в первом случае ограничился миллионами, а во втором -- сотнями, я бы так не сказал. "Интеллигенцiю кормятъ и съ интеллигенцiей разговариваютъ. И если интеллигенцiя садится въ лагерь, то только въ исключитель- ныхъ случаяхъ въ 'массовыхъ кампанiй' она садится за здорово живешь..." "Но все то, что я видeлъ въ СССР -- а видeлъ я много вещей -- создало у меня твердое убeжденiе: лишь въ рeдкихъ случаяхъ интеллигенцiю сажаютъ за зря, конечно, съ совeтской точки зрeнiя. Она все-таки нужна." (гл. 2, "ЭТАПЪ") Это к вопросу о якобы массовом уничтожении "старой интеллиген- ции" большевиками. Внимательнее читайте, дряни, своего Солоневи- ча. Он врёт далеко не всегда. Кстати, крестьян большевики нещадно притесняли, среди прочего, для того, чтобы было чем солоневичей кормить. Нет, наверняка, избавившись от большевиков, крестьяне бы стали собирать урожаи побогаче, но не факт, что, в процессе освобождения от большеви- ков, они не захотели бы заодно освободиться и от солоневичей, то есть, от прикормленных Советской властью профсоюзных и спортивных деятелей, публиковавших в большевистских газетах всякую чепуху в то время, когда крестьянство страдало от абсурдных притеснений. "Лагерь -- все-таки хозяйственная организацiя, и въ своемъ рабочемъ скотe онъ все-таки заинтересованъ..." (гл. 2, "ЭТАПЪ") Солоневич признаёт, что советские лагеря не задумывались как лагеря уничтожения. А если люди в них гибли в огромных количест- вах, так это из-за слабости управления и жестокости морали, а это проблемы по интеллигентской части, только Солоневич для их решения бесполезен. "Я совершенно увeренъ въ томъ, что реальной величины, напримeръ, посeвной площади въ Россiи не знаетъ никто -- не знаетъ этого ни Сталинъ, ни политбюро и ни ЦСУ, вообще никто не знаетъ -- ибо уже и низовая колхозная цифра рождается въ колхозномъ кабакe, прохо- дитъ кабаки уeзднаго, областного и республиканскаго масштаба и теряетъ всякое соотвeтствiе съ реальностью... Что ужъ тамъ съ ней сдeлаютъ въ московскомъ кабакe -- это дeло шестнадцатое. Въ Москвe въ большинствe случаевъ цифры не суммируютъ, а высасыва- ютъ..." (гл. 2, "ЭТАПЪ КАКЪ ТАКОВОЙ") Искажения отчётности -- это проблема большой огранизации в принципе, а не специфическая проблема социалистического государ- ства. Далее, "реальная величина" -- понятие расплывчатое. Есть прогрешности изменения, погрешности вычисления, а также скидки на "человеческий фактор", которые могут учитывать и ошибки, и намеренные изменения. По-видимому, Солоневич имел обыкновение высасывать из пальца собственные отчёты в период его спортивно- профсоюзной деятельности и, как все бесчестные индивиды, был склонен видеть и в других людях тяготение к таким же гадостям, какие делал сам. "Между нами и конвоемъ возникаетъ ожесточенная дискуссiя. Крыть матомъ и приводить въ порядокъ прикладами людей въ очкахъ конвой все-таки не рeшается." (гл. 2, "НОВЫЙ ХОЗЯИНЪ") Запишем так: по признанию Солоневича, советские конвоиры даже матерились далеко не при всяком поводе. Что до меня нынешнего, то, окажись я каким-то чудом в тогдашних конвоирах, матерился бы я тоже вряд ли, но преодолевать соблазн ударения по очкастой солоневичской физиономии прикладом карабина мне было бы гораздо тяжелее. "Люди в очках", надо же. Очками отгородился. Не знают ещё простые конвойные парни, какие дряни порой за очками прячутся. Но меня за калечение подконвойного наверняка наказали бы хотя бы как за порчу "рабочей силы", и я тщетно убеждал бы начальство, что такая физиономия может быть разве что у спор- тивно-профсоюзного деятеля с саботажно-жлобскими наклонностями, который рабочей силой по большому счёту не является. "Объемъ 'правъ' и безграничность безправiя, -- примeрно, такiе же, какъ и на волe. И здeсь, и тамъ есть масса всяческаго начальства, которое имeетъ полное право или прямо разстрeливать, или косвенно сжить со свeту, но никто не имeетъ права ударить, обругать или обратиться на ты. Это, конечно, не значитъ, что въ лагерe не бьютъ..." (гл. 3, "ЛИЧНАЯ ТОЧКА ЗРEНIЯ") Итак "никто не имeетъ права ударить, обругать или обратиться на ты". Вот, старались же всё-таки большевики гуманное общество построить. "Авторъ проекта небезызвeстный Сабсовичъ, обидeлся сильно, и я уже подготовлялся было къ значительнымъ непрiятностямъ, когда въ защиту соцiалистическихъ производителей выступила Крупская, и проектъ былъ объявленъ 'лeвымъ загибомъ'. Или, говоря точнeе, 'лeвацкимъ загибомъ'. Коммунисты не могутъ допустить, чтобы въ этомъ мiрe было что-нибудь, стоящее лeвeе ихъ. Для спасенiя дeвственности коммунистической лeвизны пущенъ въ обращенiе терминъ 'лeвацкiй'. Ежели уклонъ вправо -- такъ это будетъ 'правый уклонъ'. А ежели влeво -- такъ это будетъ уже 'лeвацкiй'. И причемъ, не уклонъ, а 'загибъ'... " (гл. 3, "ВЪ БАРАКE") Люди ищут "золотую середину", но Солоневич и этим не доволен. Крупская хорошее дело сделала вместо того, чтобы рабоче-крестьян- скую кровь сосать, но Солоневич ворчит всё равно. Любопытно, в каких терминах очерчивали свою правоверную позицию "народные монархисты"? Если кто-то поблизости допускал "коммунистический загиб", они, наверное, просто матерились? "Въ лагерe съ баней строго. Лагерь боится эпидемiй, и 'санитар- ная обработка' лагерниковъ производится съ безпощадной неуклон- ностью." (гл. 3, "БАНЯ И БУШЛАТЪ") Снова что-то очень непохоже получается на немецкие концлагеря для советских военнопленных образца 1941 года. Налицо установка БЕРЕЧЬ ЛЮДЕЙ, с неуклонностью выполнявшаяся по крайней мере на некоторых участках. Да, на некоторых других участках отнюдь не выполнявшаяся, но это уже проблема несовершенства организации, обусловленная, среди прочего, саботажем части интеллигенции. "По закону каждый новый лагерникъ долженъ получить новое казен- ное обмундированiе, все съ ногъ до головы. Но обмундированiя вообще на хватаетъ, а новаго -- тeмъ болeе." (гл. 3, "БАНЯ И БУШЛАТЪ") Вообще-то не по закону, а по лагерной инструкции, по предписан- ному порядку. Вряд ли Верховный Совет СССР принимал закон, опре- делявший выдачу одежды и обуви обитателям лагерей. Такие вещи определяются подзаконными актами. Для юриста Солоневича это слишком большая небрежность в выражениях. Но всё равно видно, что Советская власть в принципе не стремилась замораживать врагов народа, а просто получалось так зачастую. "Отъ общихъ работъ нужно было удирать -- даже и путемъ весьма серьезнаго риска." (гл. 3, "ОБСТАНОВКА ВЪ ОБЩЕМЪ И ЦEЛОМЪ") От общих работ можно было удрать только при условии, что на них вместо тебя шёл кто-то другой. Если бы, скажем, случилось на фронте, что в окоп с Солоневичем залетела вражеская граната, Солоневич прикрылся бы от неё оказавшимся рядом товарищем по оружию. (Да, Солоневич в окопе -- это на самом деле было невоз- можно, знаю, но -- ЕСЛИ БЫ!) "Развe не глупо бросить въ тундру на стройку Бeломорско-Балтiй- скаго канала 60.000 узбековъ и киргизовъ, которые тамъ въ полгода вымерли всe? " (гл. 3, "ЧТО ЗНАЧИТЪ РАЗГОВОРЪ ВСЕРЬЕЗЪ") Так ведь бросали вряд ли от глупости: скорее, от собственной изворотливости -- как у Солоневича. Действительно, если самому можно хорошо устроиться, только при условии, что кого-нибудь куда-нибудь бросишь, то почему бы cолоневичам и не бросить? "Родоначальницей этихъ твердыхъ душъ, -- конечно, не хронологи- чески, а такъ сказать, только психологически -- является та пресловутая и уже ставшая нарицательной пiонерка, которая побeжала въ ГПУ доносить на свою мать. Практически не важно, изъ какихъ соображенiй она это сдeлала: то-ли изъ идейныхъ, то-ли мать просто въ очень ужъ недобрый часъ ей косу надрала." (гл. 4, "РОЖДЕНIЕ АКТИВА") Жлоб признаётся, что жлобами в СССР были далеко не все. Но при этом топчется по бедному наивному ребёнку, оказавшемуся в крайне тяжёлой ситуации, в которой тот, как бы ни поступил, получал проблемы с совестью, потому что она у него была. "...тенденцiя вырваться изъ массы, попасть въ какiе-нибудь, хотя бы относительные, верхи выражена въ СССР съ исключительной рeзкостью. Этой тенденцiей отчасти объясняется и такъ называемая "тяга по учебe"." (гл. 4, "РОЖДЕНIЕ АКТИВА") Обгадил тягу к учёбе, жлобяра. Тенденция вырваться из массы вполне объяснялась появлением реальной возможности делать это, тогда как в царской России с её сословной организацией вырываться было много труднее. А вот если говорить о ЖЕЛАНИИ вырваться, то в царской России оно было вряд ли меньше, чем в Советской. "Какъ бы мы ни оцeнивали совeтскую систему, безспорнымъ кажется еще одно: ни одна власть въ исторiи человeчества не ставила себe такихъ грандiозныхъ цeлей и ни одна въ исторiи власть по дорогe къ своимъ цeлямъ не нагромоздила такого количества труповъ. И при этомъ -- осталась непоколебленной." (гл. 3, "СТАВКА НА СВОЛОЧЬ") А с трупами вообще-то вопрос сложный: дело в том, что люди рано или поздно умирают так или иначе. А если умирают совем уж прежде времени, значит, идет некий процесс ускоренного отбора, на выходе которого оказывается лучший в некоторых отношениях "человеческий материал". "... аппаратъ можно сколотить изъ сволочи, и, сколоченный изъ сволочи, онъ оказался непреоборимымъ; ибо для сволочи нeтъ ни сомнeнiя, ни мысли, ни сожалeнiя, ни состраданiя. Твердой души прохвосты." (гл. 4, "СТАВКА НА СВОЛОЧЬ") Жлоб жалуется на сволочь, расплодившуюся при благословенном царском режиме и доставшуюся по наследству большевикам. Опреде- ления сволочи Солоневич не даёт, феномена сволочи не исследует: просто пользуется резко отрицательным восприятием слова "сволочь" у большинства людей. Для меня жлоб -- разновидность сволочи. Я полагаю, что на самом деле в советский аппарат не сволочь набивалась, а жлобы, вроде Солоневича. Собственно, он же в этом аппарате и состоял -- в профсоюзной его части. По поводу количества жлобов/сволочи в советском аппарате можно заметить, что большевики "за неимением гербовой писали на прос- той": какие люди в стране были, с такими социализм и строили. А если слишком чистоплюйствовать, то вообще не насобираешь испол- нителей для великих планов. Поэтому даже для Солоневича старались найти применение. "Я полагаю, что, въ случаe паденiя совeтской власти, этотъ активъ будетъ вырeзанъ приблизительно сплошь -- такъ, въ масштабe семизначныхъ чиселъ." (гл. 4, "АКТИВИСТСКАЯ ПОПРАВКА ВЪ СИСТЕМЪ БЕЗПОЩАДНОСТИ") Ошибся: когда в начале 1990-х советская власть пала (точнее, была развалена бывшими "активистами" и их потомками), почти никто из особо шустрых не пострадал, а наоборот, многие выбились в богачи и политические деятели. "Шпигель былъ юнымъ евреемъ, котораго я никогда въ глаза не видалъ и которому я въ свое время оказалъ небольшую, въ сущности, пустяковую и вполнe, такъ сказать, 'заочную' услугу. Потомъ мы сeли въ одесскую чрезвычайку -- я, жена и Юра. Юрe было тогда лeтъ семь. Сeли безъ всякихъ шансовъ уйти отъ разстрeла, ибо при арестe были захвачены документы, о которыхъ принято говорить, что они 'не оставляютъ никакихъ сомнeнiй'. Указанный Шпигель околачивался въ то время въ одесской чрезвычайкe. Я не знаю, по какимъ собственно мотивамъ онъ дeйствовалъ -- по разнымъ мотивамъ дeйствовали тогда люди -- не знаю, какимъ способомъ это ему удалось -- разные тогда были способы, -- но всe наши документы онъ изъ чрезвычайки утащилъ, утащилъ вмeстe съ ними и оба нашихъ дeла -- и мое, и жены. Такъ что, когда мы посидeли достаточное количество времени, насъ выпустили въ чистую, къ нашему обоюдному и несказанному удивленiю. Всего этого вмeстe взятаго и съ нeкоторыми деталями, выяснившимися значительно позже, было бы вполнe достаточно для холливудскаго сценарiя, которому не повeрилъ бы ни одинъ разумный человeкъ." (гл. 4, "АКТИВЪ СХВАТИЛЪ ЗА ГОРЛО") Таинственная история освобождения Солоневича из цепких рук ЧК. "Шагахъ въ двухстахъ отъ УРЧ стояла старая, склонившаяся на бокъ, бревенчатая избушка. Въ ней помeщалась редакцiя лагерной газеты 'Перековка'..." (гл. 5, "МАРКОВИЧЪ ПЕРЕКОВЫВАЕТЪ") А вот в Бухенвальде, Освенциме, Треблинке и т. п. лагерные газеты были? То-то, антисоветчики! Важный для понимания Солоневича диалог его с ГРУ-шником: - Я думаю, что даже революцiи лучше обойтись безъ тeхъ издержекъ, который совсeмъ ужъ безсмысленны. Чекалина какъ-то передернуло. - Такъ, -- сказалъ онъ саркастически. -- А когда миллiоны трудящихся гибли на фронтахъ безсмысленной имперiалистической бойни, -- вы дeйствовали по столь же... просвeщенной линiи? Вопросъ былъ поставленъ въ лобъ. - Такъ же, какъ и сейчасъ -- я безсиленъ противъ человeческаго сумасшествiя. - Революцiю вы считаете сумасшествiемъ? - Я не вижу никакихъ основанiй скрывать передъ вами этой прискорбной точки зрeнiя." (гл. 5, "Я ТОРГУЮ ЖИВЫМЪ ТОВАРОМЪ") Здесь Солоневич признаётся в том, что на фронт он не попал вследствие своей психической слабости ("бессилия против человече- ского сумасшествия"), а не только из большого желания не попасть, а ещё делится своим жлобским обоснованием этого (обычно даже жлобы стремятся выглядеть в собственных глазах приличными людьми и выстраивают себе оправдания на основе распространённых понятий о правильном). Вообще-то затеянная царизмом война шла впоследст- вии уже за сохранение России. Не аморально было выступать против войны, пока она не началась. Не аморально было заблаговременно заявить о своём космополитизме и придерживаться этой позиции в дальнейшем. Но если ты не старался пострадать за Родину в период огромных для неё трудностей, то какого чёрта ты потом, после драки, вовсю патриотничаешь?! Да мне любой Чапаев и любой барон Врангель симпатичнее десяти борзопишущих Солоневичей, потому что Врангель с Чапаевым и сами подставлялись под пули, а не только агитировали других. А вот, скажем, писатель Михаил Булгаков не хотел воевать ни за Советскую Россию, ни за антисоветскую, так он и других на патриотические подвиги не подбивал. И это было по крайней мере честно. Добрый гэпэушник Чекалин мечет бисер перед Солоневичем: "Мы, конечно, знаемъ, что три четверти населенiя ждутъ этой революцiи, ждутъ паденiя совeтской власти... Глупо это... Не только потому глупо, что у насъ хватитъ и силъ, и гибкости, чтобы этой революцiи не допустить... А потому, что сейчасъ, при Сталинe, -- есть будущее. Сейчасъ контръ-революцiя -- это фашизмъ, диктатура иностраннаго капитала, превращенiе страны въ колонiю -- вотъ, вродe Индiи... И какъ этого люди не понимаютъ? Отъ нашего отсталаго крестьянства, конечно, требовать пониманiя нельзя... Но интеллигенцiя? Будете потомъ бeгать въ какой-нибудь подпольный профсоюзъ и просить тамъ помощи противъ какого-нибудь американскаго буржуя. Сейчасъ жить плохо. А тогда жить будетъ скучно. Тогда -- ничего не будетъ впереди." "Мы идемъ впередъ, мы ошибаемся, мы спотыкаемся, но мы идемъ во имя самой великой цeли, которая только ставилась передъ человe- чествомъ. А вотъ вы, вмeсто того, чтобы помочь, сидите себe ти- хонько и зубоскалите... саботируете, ставите палки въ колеса..." "Но если что-нибудь въ исторiи человeчества и останется -- такъ отъ насъ, а не отъ васъ. 'А вы на землe проживете, какъ черви слeпые живутъ, ни сказокъ про васъ не разскажутъ, ни пeсенъ про васъ не споютъ'... " (гл. 5, "ОБЩЕРОССIЙСКАЯ ПЛАТФОРМА") Понимание сложных вещей доступно только немногим людям -- более развитым психически и потому, как правило, занимающим более высо- кие ступеньки общественной иерархии (если только страна не засто- ялась без революции). Это от природы так, хоть ты тресни ради демократии. Так что это совершенно нормально, если меньшинство народа считает некоторые вещи общеполезными, а большинство народа эти же вещи отвергает. Да, меньшинство, особенно правящее, тоже может сильно ошибаться по вопросу общей пользы -- и даже оказы- ваться при этом менее правым, чем большинство, -- но чаще случа- ется наоборот. Почему Солоневич так возненавидел социализм ещё до того, как его начали строить в одной отдельно взятой стране, мне не понят- но. Может, откровение у него было? Нет, скорее жлобское нехорошее предчувствие. А вот как Солоневич комментирует слова революционера Чекалина: "Ежели говорить откровенно, такъ насчетъ пeсенъ -- мнe въ высокой степени плевать. Будутъ обо мнe пeть пeсни или не будутъ, будутъ строить мнe монументы или не будутъ -- мнe рeшительно все равно." (гл. 5, "ОБЩЕРОССIЙСКАЯ ПЛАТФОРМА") Характерная точка зрения жлоба. Солоневич уверен, что и сын его, и внуки-правнуки -- все будут жлобами и их не будет огорчать дурная репутация предка, а причинённый жлобством Ивана Лукьянови- ча вред обществу как-нибудь компенсируют всякие добросовестные недоумки. "Но во мнe, вмeсто сочувствiя, подымалась ненависть -- чортъ ихъ возьми совсeмъ всeхъ этихъ идеалистовъ, энтузiастовъ, фанатиковъ. Съ желeзнымъ и тупымъ упорствомъ, изъ вeка въ вeкъ, изъ поколeнiя въ поколeнiе они только тeмъ и занимаются, что портятъ жизнь -- и себe, и еще больше другимъ... Всe эти Торквемады и Саванароллы, Робеспьеры и Ленины... Съ таинственной силой ухватываются за все, что только ни есть самаго идiотскаго въ человeкe, и вотъ -- сидитъ передо мною одна изъ такихъ идеалистическихъ душъ -- до пупа въ крови (въ томъ числe и въ своей собственной)... Онъ, конечно, будетъ переть. Онъ будетъ переть дальше, разрушая всякую жизнь вокругъ себя, принося и другихъ, и себя самого въ жертву религiи организованной ненависти. Есть ли подо всeмъ этимъ реальная, а не выдуманная любовь -- хотя бы къ этимъ пресловутымъ 'трудящимся'? Было ли хоть что-нибудь отъ Евангелiя въ кострахъ инквизицiи и альбигейскихъ походахъ? И что такое любовь къ чело- вeчеству? Реальность? Или 'сонъ золотой', навeянный безумцами, которые дeйствительно любили человeчество -- но человeчество выдуманное, въ реальномъ мiрe не существующее..." (гл. 5, "ОБЩЕРОССIЙСКАЯ ПЛАТФОРМА") Торквемады и Саванароллы, Робеспьеры и Ленины не будоражат тихий народ, а всего лишь становятся во главе движений, которые возникают без них -- из-за неблагополучного состояния обществ, а оно, в свою очередь, объясняется деятельностью жлобов, вроде Солоневича. Торквемады и пр. всего лишь стараются исправить натворённое солоневичами, увести людей от жлобства. И смешно читать у Солоневича обвинение кого-то в "организованной ненависти": можно подумать, он сам со своим дурацким "штабс- капитанским движением" ненавидел Советскую власть неорганизован- но. "Профессоръ Бутько, какъ и очень многое изъ самостiйныхъ малыхъ сихъ, былъ твердо убeжденъ въ томъ, что Украину разорили, а его выслали въ концлагерь не большевики, а 'кацапы'. На эту тему мы съ нимъ какъ-то спорили, и я сказалъ ему, что я прежде всего никакъ не кацапъ, а стопроцентный бeлоруссъ, что я очень радъ, что меня учили русскому языку, а не бeлорусской мовe, что Пушкина не замeняли Янкой Купалой и просторовъ Имперiи -- уeзднымъ патрi- отизмомъ 'съ сеймомъ у Вильни, або у Минску', и что, въ результа- тe всего этого, я не выросъ такимъ олухомъ Царя Небеснаго, какъ хотя бы тотъ же профессоръ Бутько. Не люблю я, грeшный человeкъ, всeхъ этихъ культуръ мeстечковаго масштаба, всeхъ этихъ попытокъ разодрать общерусскую культуру -- какая она ни на есть -- въ клочки всякихъ кисло-капустянскихъ сепаратизмовъ." (гл. 5, "ОБЩЕРОССIЙСКАЯ ПЛАТФОРМА") Да уж, не Солоневичу учить людей строить империи. Неуважением к "культурам местечкового масштаба", какие бы они ни были, носи- телей этих культур в империи не удержишь. "Да, совершенно ясно, что ленинская старая гвардiя доживаетъ свои послeднiе дни. И потому, что оказалась нeкоторымъ конкуррен- томъ сталинской генiальности, и потому, что въ ней все же были люди, дерзавшiе смeть свое сужденiе имeть (а этого никакая деспотiя не любитъ), и потому, что вотъ такая товарищъ Шацъ, при всей ея несимпатичности, воровать все-таки не будетъ (вотъ куритъ же собачьи ножки вмeсто папиросъ) и Якименкe воровать не позволитъ. Товарищъ Шацъ, конечно, фанатичка, истеричка, можетъ быть, и садистка, но какая-то идея у нея есть. У Якименки нeтъ рeшительно никакой идеи. О Видеманe и Стародубцевe и говорить нечего... Вся эта старая гвардiи -- и Рязановъ, и Чекалинъ, и Шацъ -- чувствуютъ: знамя 'трудящихся всего мiра' и власть, для поддержки этого знамени созданная, попадаютъ просто напросто въ руки сволочи, и сволочь стоитъ вокругъ каждаго изъ нихъ, лязгая молодыми, волчьими зубами." (гл. 6, "ТЕОРIЯ СКЛОКИ") Сквозь зубы Солоневич признаёт, что "вотъ такая товарищъ Шацъ, при всей ея несимпатичности, воровать все-таки не будетъ". То есть, даже по мнению Солоневича, Октябрьской революцией 1917 года руководили не исключительно подонки. И кстати, "знамя 'трудящихся всего мiра' и власть, для поддержки этого знамени созданная" попадают не в руки сволочи, а в руки солоневичей, что, впрочем, одно и тоже. Почему попадают -- вопрос сложный. "Въ 1933 году въ Москвe можно было купить все -- тeмъ, у кого были деньги. У меня -- деньги были." (гл. 6, "ТЕОРIЯ СКЛОКИ") То есть, даже личный селёдочный кризис (см. "Диктутуру импотен- тов") был Солоневичем успешно преодолён. "Да, конечно, интеллектуальныя силы народа возросли безмeрно -- не потому, что народъ учила совeтская жизнь." (гл. 6, "ТЕОРIЯ СКЛОКИ") Недоразвитый социализм слишком НАПРЯГАЛ, развитый -- наоборот, РАССЛАБЛЯЛ: в дурацкую "перестройку" очередное поколение "передо- вых людей" жаловалось на иждивенческие настроения в массах. Да уж, россияне как-то незаметно проскочили "золотую середину". Разговор Солоневича с сыном -- тогда ещё не вполне жлобом: "Юра передернулъ плечами и снова уставился въ печку. - Можно было бы не покупать этой водки и купить Авдeеву четыре кило хлeба. - Можно было бы. Что же, спасутъ его эти четыре кило хлeба? - А спасетъ насъ эта водка? - Мы пока нуждаемся не въ спасенiи, а въ нервахъ. Мои нервы хоть на одну ночь отдохнутъ отъ лагеря... " (гл. 7, "ПОДЪ КРЫЛЬЯМИ АВДEЕВСКАГО ДЬЯВОЛА") Ясно уже, что Солоневич любил поддать. Оправданием злоупотреб- ления "горькой" была для него горькая советская действительность. "Въ окрестностяхъ Медгоры, въ радiусe 25-30 верстъ, было раски- дано еще нeсколько лагерныхъ пунктовъ, огромное оранжерейное хозяйство лагернаго совхоза Вичка, гдe подъ оранжереями было занято около двухъ гектаровъ земли, мануфактурныя и пошивочныя мастерскiя шестого пункта, и въ верстахъ 10 къ сeверу, по желeзной дорогe, еще какiе-то лeсные пункты, занимавшiеся лeсоразработками. Народу во всeхъ этихъ пунктахъ было тысячъ пятнадцать..." "Никакихъ оградъ вокругъ лагеря не было." (гл. 8, "МЕДГОРА") Неудобная правда о советском концлагере. Уточним, что продукты огромного лагерного оранжерейного хозяйства в основном лагерникам и доставались, иначе Солоневич уточнил бы противоположное. "Возникаетъ перебранка, въ результатe которой мы получаемъ сопроводительную бумажку для насъ и сани -- для нашего багажа. Идемъ самостоятельно, безъ конвоя." (гл. 8, "ТРЕТIЙ ЛАГПУНКТЪ") Что-то снова очень не похоже на лагерь смерти. "Мы усeлись на доскахъ на солнцe, достали изъ кармановъ по куску хлeба и позавтракали такъ, какъ завтракаютъ и обeдаютъ и въ лагеряхъ, и въ Россiи вообще, тщательно прожевывая каждую драгоцeнную крошку и подбирая упавшiя крошки съ досокъ и съ полъ бушлата." (гл. 8, "В ЧЕРНОРАБОЧЕМЪ ПОЛОЖЕНIИ") По поводу питания "в России вообще". В книге Льва Гумилевского "Вернадский" читаем (о событиях 1926 года): "- Старый, опытный врач, обнаружив у больного недостаток кальция, например, не станет прописывать ему углекислый кальций в порошках или в микстуре со взбалтыванием. Нет, он скажет ему: ''Возьмите- ка, голубчик, свежее яйцо, вымойте его хорошенько со щёткой, сва- рите вкрутую, очистите, а затем яйцо выбросьте, а скорлупу...'" (стр. 175) "Мои прiятели -- участники многочисленныхъ географическихъ, геологическихъ, ботаническихъ и прочихъ экспедицiй -- разсказывали вещи, еще болeе интересныя. Экспедицiй этихъ сейчасъ расплодилось невeроятное количество. Для ихъ участниковъ -- это способъ отдохнуть отъ совeтской жизни. Для правительства -- это глубокая развeдка въ дебри страны, это подсчетъ скрытыхъ рессурсовъ, на которыхъ будетъ расти будущее хозяйство страны." (гл. 8, "КУЛАКЪ АКУЛЬШИНЪ") Ещё один неудобный кусочек правды о Советской власти. Если надёргать из текстов Солоневича исключительно таких кусков -- а отыщется их немало -- то получится такой панегирик реальному социализму, что захочется в него обратно. И, кстати, в экспедициях люди отдыхали не от советской жизни, а от городской. "Мнe съ какой-то небывалой до того времени остротой представи- лась вся жизнь Пиголицы... Для него совeтскiй строй со всeми его украшенiями -- единственно знакомая ему соцiальная среда. Другой среды онъ не знаетъ. (...) Для него совeтскiй строй есть исторически данный строй, и Пиголица, какъ большинство всякихъ живыхъ существъ, хочетъ приспособиться къ средe, изъ которой у него выхода нeтъ. Да, мнe хорошо говорить о старомъ строe и критиковать совeтскiй! Совeтскiй для меня всегда былъ, есть и будетъ чужимъ строемъ, 'плeномъ у обезьянъ', я отсюда все равно сбeгу, рано или поздно сбeгу, сбeгу цeной любого риска." (гл. 8, "ЗУБАМИ -- ГРАНИТЪ НАУКИ") Ну вот, не смог человек приспособиться к переменам в России -- только и всего. Поехал в чужие края приспосабливаться к тамошним порядкам. Среди прочего, к нацистским. "Изъ 'Динамо' я шелъ въ весьма путаномъ настроенiи духа. Впослeдствiи я убeдился въ томъ, что въ 'Динамо' ББК ОГПУ, среди заваленныхъ трупами болотъ, девятнадцатыхъ кварталовъ и безпри- зорныхъ колонiй, можно было дeйствительно вести, такъ сказать, курортный образъ жизни..." (гл. 9, "СУДЬБА ПОВОРАЧИВАЕТСЯ ЛИЦОМЪ КЪ ДЕРЕВНE") Убедился, потому что проверил на собственной жлобской шкуре. "На другой же день я получилъ пропускъ, предоставлявшiй мнe право свободнаго передвиженiя на территорiи всего медгоровскаго отдeленiя, т.е. верстъ пятидесяти по меридiану и верстъ десяти къ западу и въ любое время дня и ночи. Это было великое прiобрeтенiе." (гл. 9, "АУДIЕНЦIЯ") Такой либерализм, возможно, проявлялся в отношении далеко не всех, а только лагерных активистов. "Въ столовую ИТР попасть было труднeе, чeмъ на волe -- въ партiю. Но мы попали. Было непрiятно то, что эти карточки были отобраны у какихъ-то инженеровъ, но мы утeшались тeмъ, что это -- не надолго, и тeмъ, что этимъ-то инженерамъ все равно сидeть, а намъ придется бeжать, и силы нужны." (гл. 9, "Беспечальное житьё") Хитрозадая семейка по сути ОТОБРАЛА у работавших на страну людей карточки, дававшие тем возможность сносно питаться -- и ВЫЖИВАТЬ, в отличие от накапливавших жирок Солоневичей, и не паразитировать при этом на менее оборотистых согражданах. "...лeто 1934 года мы провели въ условiяхъ, поистинe неправдо подобныхъ. Мы были безусловно сыты. Я не дeлалъ почти ничего, Юра не дeлалъ рeшительно ничего... Мы играли въ теннисъ, иногда и съ Радецкимъ, купались, забирали кипы книгъ, выходили на берегъ озера, укладывались на солнышкe и читали цeлыми днями. Это было курортное житье, о какомъ московскiй инженеръ и мечтать не можетъ." (гл. 9, "Беспечальное житьё") Эта жлобствующая тварь хвастается, что ДАЖЕ В КОНЦЛАГЕРЕ, пусть и советском, ухитрилась жить за чужой счёт. И я думаю, что хотя бы некоторые московские инженеры мечтали не о курортном житье, а о более интересной работе, позволяющей полнее самореализоваться и через это почувствовать почти такое же удовлетворение от жизни, какое чувствовал Солоневич от "я не дeлалъ почти ничего". "Методическiя указанiя для тов. Медовара занимали очень немного времени. Книги я, само собою разумeется, и писать не собирался, авансъ, впрочемъ, получилъ -- сто рублей: единственное, что я остался долженъ совeтской власти. Впрочемъ, и совeтская власть мнe кое что должна. Какъ-нибудь сосчитаемся..." (гл. 9, "По шпалам") Ну и что там Совесткая власть была должна литературному халтур- щику Солоневичу? Кто кому чего должен -- вопрос сложный, если дело касается конкретно оговорённых обязательств. В данном случае фигурируют спёртые Солоневичем у интернационального советского народа 100 рублей. А Советская власть если что-то и задолжала Солоневичу, так это пулю в затылок. "Въ Россiи есть цeлый рядъ положительныхъ явленiй, которыя власть засчитываетъ въ списокъ своихъ 'достиженiй'. Сюда войдетъ и укрeпленiе семьи, и болeе здоровая сексуальная жизнь молодежи, и парашютистки, и тяга къ учебe, и многое другое -- въ томъ числe и физкультура. Эмигрантская печать напрасно беретъ этотъ терминъ въ иронически кавычки. Это -- нужный терминъ. Онъ охватываетъ все то, доступное индивидуальнымъ усилiямъ, что служить человeческому здоровью. Это будетъ 'гимнастика' въ томъ смыслe, въ какомъ Платонъ противопоставлялъ ее медицинe. Интересъ къ физкультурe существуетъ огромный, въ старой Россiи -- невиданный... Но этотъ интересъ -- какъ и семья, и парашютистки, и многое другое -- возникъ не въ результатe усилiй власти, а какъ реакцiя на прочiя ея достиженiя. Рабочiе, надорванные непосильнымъ трудомъ, студенты, изъeденные туберкулезомъ, служащiе, очумeлые отъ вeчныхъ перебросокъ и перестроекъ, все это -- недоeдающее, истрепанное, охваченное тeмъ, что, по оффицiальному термину, зовется 'совeтской изношенностью', съ жадностью -- совершенно естественной въ ихъ положенiи -- тянется ко всему, что можетъ поддержать ихъ растрачиваемыя силы." (гл. 9, "Немного о физкультуре") Чем больше вчитываешься в эту книгу Солоневича, тем больше хочется отзываться о её авторе словами типа "говно". А ведь делать это как бы и не вполне правильно, потому что Солоневич уже не может возразить. Недоедающие и истрёпанные люди на самом деле не в состоянии тянуться к физкультуре -- по причине нехватки некоторых веществ в их организмах. И даже если бы "тяга к учёбе" и пр. была негативной реакцией на Советскую власть, то уже за одну такую реакцию надо было бы эту власть приветствовать. "Я рeшилъ пойти послушать 'вселагерный слетъ лучшихъ ударниковъ ББК'... Потомъ на сценe выстраивается десятка три какихъ-то очень неплохо одeтыхъ людей. Это ударники, 'отличники', лучшiе изъ лучшихъ. Гремитъ музыка и апплодисменты. На грудь этимъ людямъ Корзунъ торжественно цeпляетъ ордена Бeлморстроя, что въ лагерe соотвeтствуетъ примeрно ордену Ленина. (...) лучшiе изъ лучшихъ выходятъ на трибуну и повeствуютъ о своей 'переков- кe'. Какой-то парень цыганистаго вида говоритъ на великолeпномъ одесскомъ жаргонe, какъ онъ воровалъ, убивалъ, нюхалъ кокаинъ, червонцы поддeлывалъ и какъ онъ теперь, на великой стройкe соцiалистическаго отечества, понялъ, что... ну и такъ далeе. Хорошо поетъ собака, убeдительно поетъ. Ужъ на что я стрeляный воробей, а и у меня возникаетъ сомнeнiе: чортъ его знаетъ, можетъ быть, и въ самомъ дeлe перековался... Начинаются клятвы въ вeрности 'отечеству всeхъ трудящихся', предстоитъ торжественное заключенiе какихъ-то соцiалистически-соревновательныхъ договоровъ..." (гл. 9, "Слёт ударников") Вот так всплывают клочки правды об "архипелаге ГУЛаг" -- задуманном на самом деле отнюдь не для массового уничтожения дефицитной рабочей силы, а в значительной степени именно для "перековки". А массовый падёж людей на "архипелаге" объясняется отчасти как раз воровством, головотяпством, безразличием, саботажем всяких солоневичей, набивавшихся в аппарат управления лагерями. "Всe предшествующiе побeгу годы я разсматривалъ себя, какъ нeкоего развeдчика, который долженъ сообщить всe и слабыя, и сильныя стороны врага. Но именно врага. Я не предполагалъ двухъ вещей: что мнe будетъ брошенъ упрекъ въ ненависти къ большевизму и что мнe придется доказывать существованiе совeтскаго кабака. Я считалъ и считаю, что ненависть къ строю, который отправляетъ въ могилу миллiоны людей моей родины, -- это не только мое право, но и мой долгъ." (гл. 9, "Психологические отражения кабака") "Отмазка" жлоба. Оказывается, он не занимался антисоветской деятельностью в Советской России, потому что работал разведчиком. Показательно, что в среде эмигрантов многие вовсе не пылали звериной ненавистью к большевизму. Причём среди этих не пылавших были и такие, кто, в отличие от Солоневича, против большевиков ВОЕВАЛИ. Что же касается отправленных в могилу миллионов людей, то можно можно заметить, что Первой Мировой войны Советская власть не развязывала. И что, например, к отправлению англичанами в могилу миллионов индусов до и после Первой Мировой войны она тоже не причастна. "Спартакiада была назначена на 15 августа, и читатель, неиску- шенный въ совeтской техникe, можетъ меня спросить: какимъ это образомъ собирался я за эти полтора-два мeсяца извлечь изъ пустого мeста и массы, и энтузiазмъ, и рекорды, и прочее. И неискушенному въ совeтской техникe читателю я отвeчу, даже и не извиняясь за откровенность: -- Точно такъ же, какъ я извлекалъ ихъ на Всесоюзной спартакiадe, точно такъ же, какъ эти предметы первой совeтской необходимости извлекаются по всей Совeтской Россiи вообще." (гл. 10, "Как открывается ларчик с энтузиазмом") Любая общественная мерзость возникает не сама по себе, а лишь вследствие деятельности каких-то людей. Не будет этой деятельнос- ти, не будет и мерзости. Так вот, Солоневич, сотворявший мерзости и бесстыдно признающийся в этом, почему-то приписывает их Советс- кой власти, а надо бы приписывать неизбежным в любом обществе солоневичам. Показательно, что он даже не раскаивается в том, что вытворял в СССР. В самом деле, зачем раскаиваться, если он там работал разведчиком и соответственно был вынужден маскироваться под... солоневича. Почти любой может в трудных условиях сорваться на подлый посту- пок, особенно если нет времени для размышлений и для собирания с духом. Почти каждому доводилось прятаться за чужие спины -- хотя бы по мелочам. Но чтобы делать литературный бизнес на фактах проявления собственной низости, надо быть законченным моральным уродом. И у нас такой есть. "Мнe ничего не нужно у Поккална, но мнe нужно произвести должное впечатлeнiе на Левина. Поэтому я вхожу въ кабинетъ Поккална (о, конечно, безъ доклада и безъ очереди), бережно обхожу вытянувшагося въ струнку Левина, плотно усаживаюсь въ кресло у стола Поккална, закидываю ногу на ногу и осматриваю Левина сочувственно-покровительственнымъ взглядомъ: 'И какъ это тебя, братецъ, такъ угораздило?'... " (гл. 10, "Трамплин для прыжка к границе") "Без доклада", "без очереди", "усаживаюсь в кресло", "закидываю ногу за ногу" в кабинете начальства: видно, что Солоневич такими вещами наслаждался. "Если бы я почему бы то ни было остался въ ББК [Беломорско- балтийский комбинат -- А. Б.], я провелъ бы эту спартакiаду такъ, какъ она проектировалась. "L'Humanite" распирало бы отъ энтузi- азма, а отъ Горькаго по всему мiру растекался бы его подзаборный елей. Я жилъ бы лучше, чeмъ на волe. Значительно лучше, чeмъ живутъ квалифицированные спецiалисты въ Москвe, и не дeлалъ бы ровно ни черта. Все это не очень красиво? Все это просто и прямо отвратительно. Но это есть совeтская жизнь, такая, какая она есть..." (гл. 10, "Если бы") Здесь "отвратительно" относится не к "не дeлалъ бы ровно ни черта". Человек покреативнее сказал бы: "занимался бы тем, чем хотел", но у жлоба Солоневича представление о благополучии -- "не дeлалъ бы ровно ни черта". "Миллiоны людей въ Россiи дохнутъ съ голоду и отъ другихъ причинъ, но нельзя себe представить дeло такъ, что передъ тeмъ, какъ подохнуть, они не пытаются протестовать, сопротивляться и изворачиваться. Процессами этого изворачиванiя наполнены всe совeтскiя будни, ибо протесты и открытое сопротивленiе безнадежны." (гл. 10, "Если бы") Да, миллионы дохли с голоду (был такой короткий период), но из-за кого дохли-то? Из-за сталинистов? Не факт. Скорее из-за солоневичей, просочившихся в немалом количестве в партийные, советские и репрессивные органы. Из-за изворотливых жлобов, которым было чихать на то, что где-то дохнут с голоду миллионы соотечественников, отнюдь не виновных в чрезмерном размножении. И довольно многие в те кошмарные годы отнюдь не изворачивались, а просто жили и работали, потому что у Советской власти вовсе не было цели заставить всех изворачиваться (ни в каких документах такая цель не фигурирует), а если получалось всё-таки плохо, то отчасти из-за солоневичей (см. выше). "Я даже попробовалъ было понимающе подмигнуть этому агроному, какъ подмигиваютъ другъ другу толковые совeтскiе люди. Никакого впечатлeнiя. Свои приполярные помидоры агрономъ принималъ совершенно всерьезъ. Мнe стало чуть жутко: боюсь я энтузiастовъ. И вотъ еще одинъ энтузiастъ. Для этихъ помидоровъ онъ своей головы не пожалeетъ -- это достаточно очевидно, но еще въ меньшей степени онъ позаботится о моей головe." (гл. 10, "Приполярные огурцы") Агроном был не из изворачивавшихся "толковых советских людей", а из просто занятых любимым делом. С точки зрения закоренелого жлоба -- из бестолковых. "Управленiе ББК имeло прекрасную библiотеку -- исключительно для администрацiи И ДЛЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХЪ ПЕРВАГО ЛАГПУНКТА. Библiотека была значительно лучше крупнeйшихъ профсоюзныхъ библiотекъ Москвы: во-первыхъ, книгъ тамъ не растаскивали, во-вторыхъ, книгъ отсюда не изымали, и тамъ были изданiя, которыя по Москвe ходятъ только подпольно -- вродe Сельвинскаго -- и, наконецъ, библiотека очень хорошо снабжалась иностранной технической литературой и журналами, изъ которыхъ кое-что можно было почерпнуть изъ заграничной жизни вообще." (гл. 10, "Водная станция") Ну как вам ГУЛаг, господа антисоветчики? Не так уж всё было просто, как намалевали некоторые бывшие стукачи. Читайте Солоневича. Из разговора Солоневича с большим ГУЛаговским начальником Успенским: " -- Вы говорили, что знали моего брата въ Соловкахъ. Вы и тамъ служили? -- Да, примeрно такъ же, какъ служите теперь вы. -- Были заключеннымъ? -- изумился я. -- Да, на десять лeтъ. И какъ видите -- ничего. Можете мнe повeрить, лeтъ черезъ пять и вы карьеру сдeлаете." (гл. 10, "Водная станция") Ещё кусочек неудобной ГУЛаговской правды вклинился. В отличие от Солоневича, у Советской власти не было тупой неизбывной мсти- тельности. Впрочем, может, и у Солоневича не было, а просто он в очередной раз приспособился: на этот раз -- зарабатывать умопомрачительными разоблачениями. "И вотъ сидимъ мы съ Успенскимъ, всe трое въ голомъ видe, среди бeлаго дня и всякой партiйно-чекистской публики и пьемъ коньякъ. Все это было неприличнымъ даже и по чекистскимъ масштабамъ, но Успенскому, при его власти, на всякiя приличiя было плевать. Успенскiй доказываетъ мнe, что для умнаго человeка нигдe нeтъ такого карьернаго простора, какъ въ лагерe. Здeсь все очень просто: нужно быть толковымъ человeкомъ и не останавливаться рeшительно ни передъ чeмъ. Эта тема начинаетъ вызывать у меня легкiе позывы къ тошнотe." (гл. 10, "Водная станция") Про тошноту я оставил, чтобы меня не попрекнули урезанием цитаты. Лагерный активист Солоневич хвастается распитием коньяка в кругу большого начальства СРЕДИ БЕЛА ДНЯ, то есть когда все неполноценные работают в поте лица. Вообще, у этого спортивного деятеля употребление спиртных напитков -- сквозная тема. "Тeлохранители сидятъ подъ палящимъ солнцемъ на пескe, шагахъ въ пятнадцати отъ насъ [Солоневича с вышеупомянутым Успенским -- А. Б.]. Ближе не подсeлъ никто. Мeстный предводитель дворянства, въ пиджакe и при галстухe, цeдитъ пиво, обливается потомъ. Розетка его "Краснаго Знамени" багровeетъ, какъ сгустокъ крови, пролитой имъ -- и собственной, и чужой, и предводитель дворянства чувствуетъ, что кровь эта была пролита зря..." (гл. 10, "Водная станция") Соль здесь в высокомерии Солоневича по отношению "местному предводителю дворянства": тот проливал свою кровь за новый социальный порядок, но благами этого порядка пользуется не он, а жлоб Солоневич, своей крови не проливавший. "ГПУ не любить оставлять безнаказанной гибель своихъ агентовъ." (гл. 11, "Вичкинский курорт") Это характеризует ГПУ очень положительно: мы в ответе за тех, кого мы приручили. "Въ томъ чудовищномъ смeшенiи 'племенъ, нарeчiй, состоянiй', которое совершено совeтской революцiей, междунацiональная рознь среди молодежи сведена на нeтъ. Противопоставленiя русскаго не русскому быту отсутствуютъ вовсе. Этотъ фактъ создаетъ чрезвы- чайно важныя побочныя послeдствiя: стремительную руссификацiю окраинной молодежи. (...) Для какого-нибудь Абарцумяна русскiй языкъ -- это его прiобрeтенiе, это его завоеванiе, и онъ -- поскольку это касается молодежи -- своего завоеванiя не отдастъ ни за какiя самостiйности. Это -- его билетъ на право входа въ мiровую культуру, а въ нынeшней Россiи, при всeхъ прочихъ неудобствахъ совeтской жизни, научились думать въ масштабахъ непровинцiальныхъ." (гл. 10, "Товарищ Чернов") Я что-то не понял: это упрёк Советской власти или комплимент ей? Наверное, комплимент. Солоневич изображает объективность -- в корыстных жлобских целях, разумеется. "Насильственная коренизацiя, украинизацiя, якутизацiя и прочее, обернулась самыми неожиданными послeдствiями. Украинскiй мужикъ отъ этой украинизацiи волкомъ взвылъ: во-первыхъ, оффицiальной мовы онъ не понимаетъ и, во-вторыхъ, онъ убeжденъ въ томъ, {378} что ему и его дeтямъ преграждаютъ доступъ къ русскому языку, со спецiальной цeлью, оставить этихъ дeтей мужиками и закрыть имъ всe пути вверхъ. А пути вверхъ практически доступны только русскому языку. И Днeпрострой, и Харьковскiй Тракторный, и Криворожье, и Кiевъ, и Одесса -- всe они говорятъ по русски, и опять же, въ тeхъ же гигантскихъ переброскахъ массъ съ мeста на мeсто, ни на какихъ украинскихъ мовахъ они говорить не могутъ технически..." (гл. 10, "Товарищ Чернов") Чёрт вас разберёт, господа "режимкритикеры": одни из вас попрекают Советскую власть "насильственной русификацией", другие -- "насильственной коренизацией". Да, в разные периоды политика в этой области была разная, но, видно, какую политику ни проводи, всегда найдутся очень недовольные ею литераторы. Солоневич о массовом уничтожении людей в советских концлагерях в его годы: "Техникумъ этотъ былъ предпрiятiемъ совершенно идiотскимъ. Въ немъ было человeкъ триста учащихся, были отдeленiя: дорожное, гражданскаго строительства, геодезическое, {384} лeсныхъ десятни- ковъ и какiя-то еще. Въ составe преподавателей -- рядъ профессо- ровъ Петербурга и Москвы, конечно, заключенныхъ. Въ составe учащихся -- исключительно урки: принимали только 'соцiально- близкiй элементъ' -- слeдовательно, ни одинъ контръ-революцiонеръ и къ порогу не подпускался. Набрали три сотни полуграмотныхъ уголовниковъ, два мeсяца подтягивали ихъ до таблицы умноженiя, и уголовники совершенно открыто говорили, что они ни въ какомъ случаe ни учиться, ни работать не собираются: какъ раньше воровали, такъ и въ дальнeйшемъ будутъ воровать -- это на ослахъ воду возятъ, поищите себe другихъ ословъ..." (гл. 11, "Ещё о кабинке монтёров") Да уж, вот такая она была непоследовательная, Советская власть: могла невинных людей расстреливать по сфабрикованным обвинениям, могла и с уголовниками нянчиться -- вместо того, чтобы их тоже... "Въ поискахъ валюты для соцiализацiи, индустрiализацiи, пяти- лeтки въ четыре года или, какъ говорятъ рабочiе, пятилeтки въ два счета -- совeтская власть выдумывала всякiе трюки -- вплоть до продажи черезъ интуристъ живыхъ или полуживыхъ человeчьихъ душъ. Но самымъ простымъ, самымъ привычнымъ способомъ, наиболeе соотвeтствующимъ инстинктамъ правящаго класса, былъ и остается все-таки грабежъ (...) Техника этого грабежа была поставлена такъ: зубной техникъ Шепшелевичъ получаетъ вeжливенькое приглаше- нiе въ ГПУ. Является. Ему говорятъ -- вeжливо и проникновенно: 'Мы знаемъ, что у васъ есть золото и валюта. Вы вeдь сознательный гражданинъ отечества трудящихся (конечно, сознательный, -- соглашается Шепшелевичъ -- какъ тутъ не согласишься?). Понимаете: гигантскiя цeли пятилeтки, строительство безклассоваго общества... Словомъ -- отдавайте по хорошему'." "Кое-кто отдавалъ. Тeхъ, кто не отдавалъ, приглашали во второй разъ -- менeе вeжливо и подъ конвоемъ. Сажали въ парилку и холодилку и въ другiя столь же уютныя приспособленiя -- пока человeкъ или не отдавалъ, или не помиралъ. Пытокъ не было никакихъ. Просто были приспособлены спецiальныя камеры: то съ температурой ниже нуля, то съ температурой Сахары. Давали въ день полфунта хлeба, селедку и стаканъ воды. Жилплощадь камеръ была расчитана такъ, чтобы только половина заключенныхъ могла сидeть -- остальные должны были стоять. Но испанскихъ сапогъ не надeвали и на дыбу не подвeшивали. Обращались, какъ въ свое время формулировали суды инквизицiи: по возможности мягко и безъ пролитiя крови..." "Въ Москвe видывалъ я людей, которые были приглашены по хорошему и такъ, по хорошему, отдали все, что у нихъ было: крестильные крестики, царскiе полтинники, обручальныя кольца... Видалъ людей, которые, будучи однажды приглашены, бeгали по знакомымъ, занимали по сотнe, по двe рублей, покупали кольца (въ томъ числe и въ государственныхъ магазинахъ) и сдавали ГПУ. Людей, которые были приглашены во второй разъ, я въ Москвe не встрeчалъ ни разу: ихъ, видимо, не оставляютъ. Своей главной тяжестью это просвeчиванiе ударило по еврейскому населенiю городовъ. ГПУ не безъ нeкотораго основанiя предполагало, что, если ужъ еврей зарабатывалъ деньги, то онъ ихъ не пропивалъ и въ дензнакахъ не держалъ -- слeдова- тельно, ежели его хорошенько подержать въ парилкe, то какiя-то цeнности изъ него можно будетъ выжать. Люди освeдомленные передавали мнe, что въ 1931-1933 годахъ въ Москвe ГПУ выжимало такимъ образомъ отъ тридцати до ста тысячъ долларовъ въ мeсяцъ... Въ связи съ этимъ можно бы провести нeкоторыя параллели съ финансовымъ хозяйствомъ средневeковыхъ бароновъ и можно бы было поговорить о привиллегированномъ положенiи еврейства въ Россiи, но не стоитъ..." (гл. 11, "Просвечивание") В этом очень информативном отрывке обратим внимание на "можно бы было поговорить о привиллегированномъ положенiи еврейства въ Россiи, но не стоитъ..." Как-то нехорошо по отношению к антисемитам выходит... Ну, Солоневичу -- маленький плюс (но его минусы всё равно весомее). "На ночлегъ я отправляюсь въ клубъ. (...) Завeдующiй клубомъ -- завклубъ, высокiй, истощенный малый, лeтъ 26-ти, встрeчаетъ меня, какъ родного: -- Ну, слава Богу, голубчикъ, что вы, наконецъ, прieхали. Хоть чeмъ-нибудь ребятъ займете... Вы поймите, здeсь на этой чертовой кучe, имъ рeшительно нечего дeлать: мастерскихъ нeтъ, школы нeтъ, учебниковъ нeтъ, ни черта нeтъ. Даже дeтскихъ книгъ въ библiотекe ни одной. Играть имъ негдe, сами видите, камни и болото, а въ лeсъ вохровцы не пускаютъ. Знаете, здeсь эти ребята разлагаются такъ, какъ и на волe не разлагались. Подумайте только -- четыре тысячи ребятъ запиханы въ одну яму и дeлать имъ нечего совершенно. Я разочаровываю завклуба: я прieхалъ такъ, мимоходомъ, на день два, посмотрeть, что здeсь вообще можно сдeлать. Завклубъ хватаетъ меня за пуговицу моей кожанки. -- Послушайте, вeдь вы же интеллигентный человeкъ... Я уже знаю напередъ, чeмъ кончится тирада, начатая съ интелли- гентнаго человeка... Я -- 'интеллигентный человeкъ', -- слeдова- тельно, и я обязанъ отдать свои нервы, здоровье, а если понадо- бится, и шкуру для заплатыванiя безконечныхъ дыръ совeтской дeй- ствительности. Я -- 'интеллигентный человeкъ', -- слeдовательно, по своей основной профессiи я долженъ быть великомученикомъ и страстотерпцемъ, я долженъ застрять въ этой фантастической трясинной дырe и отдать свою шкуру на заплаты, на коллективизацiю деревни, на безпризорность и на ея 'ликвидацiю'. Только на заплату дыръ -- ибо больше сдeлать нельзя ничего. Но вотъ съ этой 'интеллигентской' точки зрeнiя, въ сущности, важенъ не столько результатъ, сколько, такъ сказать, жертвенность... ...Я его знаю хорошо, этого завклуба. Это онъ -- вотъ этакiй завклубъ -- геологъ, ботаникъ, фольклористъ, ихтiологъ и, Богъ его знаетъ, кто еще, въ сотняхъ тысячъ экземпляровъ растекается по всему лицу земли русской, сгораетъ отъ недоeданiя, цынги, туберкулеза, малярiи, строитъ тоненькую паутинку культурной работы, то сдуваемую легкимъ дыханiемъ совeтскихъ Пришибеевыхъ всякаго рода, то ликвидируемую на корню чрезвычайкой, попадаетъ въ концлагери, въ тюрьмы, подъ разстрeлъ -- но все-таки строитъ... Я уже его видалъ -- этого завклуба -- и на горныхъ пастбищахъ Памира, гдe онъ выводитъ тонкорунную овцу, и въ малярiйныхъ дырахъ Дагестана, гдe онъ добываетъ пробный iодъ изъ каспiйскихъ водорослей, и въ ущельяхъ Сванетiи, гдe онъ занимается раскрeпощенiемъ женщины, и въ украинскихъ колхозахъ, гдe онъ прививаетъ культуру топинамбура, и въ лабораторiяхъ ЦАГИ, гдe онъ изучаетъ обтекаемость авiацiонныхъ бомбъ. Потомъ тонкорунныя овцы гибнутъ отъ безкормицы, сванетская раскрeпощенная женщина -- отъ голоду, топинамбуръ не хочетъ расти на раскулаченныхъ почвахъ, гдe не выдерживаетъ ко всему привыкшая картошка... Авiабомбами сметаютъ съ лица земли цeлые районы 'кулаковъ' -- дeти этихъ кулаковъ попадаютъ вотъ сюда -- и сказка про краснаго бычка начинается сначала. Но кое-что остается. Все-таки кое-что остается. Кровь праведни- ковъ никогда не пропадаетъ совсeмъ ужъ зря. И я -- конфужусь передъ этимъ завклубомъ. И вотъ -- знаю же я, что на заплатыванiе дыръ, прорванныхъ рогами этого краснаго быка, не хватитъ никакихъ въ мiрe шкуръ, что пока быкъ этотъ не прирeзанъ -- количество дыръ будетъ расти изъ года въ годъ, что мои и его, завклуба, старанiя, и мужика, и ихтiолога -- всe они безслeдно потонуть въ топяхъ совeтскаго кабака, потонетъ и онъ самъ, этотъ завклубъ. Онъ вольнонаемный. Его уже наполовину съeла цынга, но: 'понимаете сами -- какъ же я могу бросить -- никакъ не найду себe замeстителя'. Правда, бросить-то не такъ просто -- вольнонаемныя права здeсь не на много шире каторжныхъ. При поступленiи на службу отбирается паспортъ и взамeнъ выдается бумажка, по которой никуда вы изъ лагеря не уeдете. Но я знаю -- завклуба удерживаетъ не одна эта бумажка." (гл. 12, "Идеалист") Интеллигентный жлоб во всей красе. Но Солоневич, конечно, не виноват, что родился с недоразвитием чувства долга. Но и великой страной сделали Россию всё-таки не солоневичи. И ведь пока не началась война Германии против СССР (в идеологи- ческой подготовке которой так активно поучаствовал Солоневич), вопрос самопожертвования вовсе не стоял остро: актуальным было лишь нормальное для любого общества принятие каждым порядочным его членом своей умеренной доли общих тягот. Кстати, если бы Солоневич те силы, какие он потратил на жлобское выкручивание, употребил на действительно полезные для общества дела, приобре- тённые им за это в личное пользование блага вряд ли были бы меньше тех, какие он урывал: толковые творческие люди, как прави- ло, жили во времена Сталина очень хорошо, если только не занима- лись подрывной деятельностью и даже не подозревались в ней -- и если вдобавок какой-нибудь солоневич в управленческом аппарате не "зарубал" их инициатив ради пропихивания своей халтуры. Собственно, из-за солоневичей ведь массовые репрессии и случи- лись: солоневичи, пристроившиеся в партийном и карательном аппа- ратах стали в личных карьеристских целях давить не только других солоневичей, но заодно и добросовестных людей, чтобы выглядеть более бдительными и более деятельными в глазах начальства. Эти репрессии процентов на 40 были халтурой, то есть имитацией полез- ной деятельности, ещё процентов на 40 -- формой бюрократического абсурда, а на оставшиеся 30 -- следствием массового психоза, возникшего вследствие халтуры и абсурда, так что можно списать репрессии в основном на тех же солоневичей. "Я сажусь на пенекъ и изъ внутренняго кармана кожанки достаю пачку махорки. Жадные глаза смотрятъ на эту пачку. Я свертываю себe папиросу и молча протягиваю пачку одному изъ ближайшихъ мальчишекъ." (гл. 12, "Строительство") Падла. Детишки могли ведь постепенно и отвыкнуть от курения -- если бы от голода не умерли. "Верхомъ eздить я не умeю, но до участка -- что-то восемь верстъ -- какъ-нибудь доeду. Черезъ полчаса къ крыльцу штаба подвели осeдланную клячу. Кляча стала, растопыривъ ноги во всe четыре стороны и уныло повeсивъ голову. Я довольно лихо сeлъ въ сeдло, дернулъ поводьями: ну-у... Никакого результата. Сталъ колотить каблуками. Какой-то изъ штаб- ныхъ активистовъ подалъ мнe хворостину. Ни каблуки, ни хворостина не произвели на клячу никакого впечатлeнiя. -- Некормленая она, -- сказалъ активистъ, -- вотъ и иттить не хочетъ... Мы ее сичасъ разойдемъ. Активистъ услужливо взялъ клячу подъ уздцы и поволокъ. Кляча пошла. Я изображалъ собою не то хана, коня котораго ведетъ подъ уздцы великiй визирь -- не то просто олуха." (гл. 12, "Водораздел") Откормленный "шкаф" Солоневич, лагерный начальник, придавил собой бедную лошадку, потому что жлобу оккзалось заподло пройти восемь вёрст с пользой для здоровья, когда можно было на халяву проехаться, пусть и ценой издевательства над истощённым животным. Наверное, Солоневич воспринимал эту лошадь, как СОВЕТСКУЮ. "Кляча занялась пощипыванiемъ тощаго карельскаго мха и рeдкой моховой травы, я сeлъ на придорожномъ камнe, закурилъ папиросу и окончательно рeшилъ, что никуда дальше на сeверъ я не поeду. Успенскому что-нибудь совру... Конечно, это слегка малодушно -- но еще двe недeли пилить свои нервы и свою совeсть зрeлищемъ этой безкрайней нищеты и забитости? -- Нeтъ, Богъ съ нимъ..." (гл. 12, "Водораздел") Это было не "слегка малодушно", а подло по отношению к томив- шимся в лагерях соотечественникам. Солоневича ведь как раз и послали "дальше на север", чтобы он разбирался с "нищетой и забитостью". "Въ 1929-30 годахъ, когда я былъ замeстителемъ предсeдателя всесоюзнаго бюро физкультуры (предсeдатель былъ липовый)..." (гл. 12, "Водораздел") Солоневич был не карьеристом, случаем? На интеллигента, отка- завшегося сотрудничать с Советской властью, он совсем не похож. "Но со сномъ не вышло ничего. Миллiоны комаровъ, весьма разнообразныхъ по калибру, но совершенно одинаковыхъ по характеру опустились на насъ плотной густой массой. Эта мелкая сволочь залeзала въ мельчайшiя щели одежды, набивалась въ уши и въ но съ, миллiонами противныхъ голосовъ жужжала надъ нашими лицами." (гл. 13, "Исход из лагеря") У Солоневича проблемы со подсчётом комаров. Миллионы, роящиеся, вокруг его сверхценной личности, -- это слишком много даже для гиперболы. На самом деле были их там в худшем случае тысячи. И тоже ведь мне турист: не сообразил накомарником запастись. Или хотя бы какими-нибудь тряпками на руки и полотенцем на физионо- мию. "Я не безъ наслажденiя вытянулся на постели -- первый разъ послe одиночки ГПУ, гдe постель все-таки была. Въ лагерe были только голыя доски наръ, потомъ мохъ и еловыя вeтки карельской тайги." (гл. 13, "У пограничников") Обратим здесь внимание на то, что в тюрьме ГПУ, оказывается, были не только камеры группового содержания, набитые под завязку невинно репрессированными, но также "одиночки" -- с одиночными заключёнными в них -- и даже постели в этих камерах имелись, причём лежать на этих постелях выпадало не только членам ЦК ВКПБ, но и беспартийным жлобам, халтурившим по профсоюзно-спортивной линии. Солоневич всё-таки врёт не всегда, причём даже в случаях, когда правда в ущерб его концепциям. А может, он и вовсе никогда не врёт, а только смотрит на вещи слишком предвзято, да ещё умалчивает порой о неудобных деталях. Говорить неудобную правду -- значит быть в той или иной степени героем, а какому же автору не хочется в герои, если это не требует больших дополнительных усилий и не очень опасно? "Я, какъ большинство мужчинъ, питаю къ оружiю 'влеченiе, родъ недуга'. Не то, чтобы я былъ очень кровожаднымъ или воинствен- нымъ, но всякое оружiе, начиная съ лука и кончая пулеметомъ, какъ-то притягиваетъ. И всякое хочется примeрить, пристрeлять, почувствовать свою власть надъ нимъ. И такъ какъ я -- отъ Господа Бога -- человeкъ, настроенный безусловно пацифистски, безусловно антимилитаристически, такъ какъ я питаю безусловное отвращенiе ко всякому убiйству и что въ нелeпой моей бiографiи есть два убiйст- ва -- да и то оба раза кулакомъ, -- то свое влеченiе къ оружiю я всегда разсматривалъ, какъ своего рода тихое, но совершенно безвредное помeшательство -- вотъ вродe собиранiя почтовыхъ марокъ..." (гл. 13, "У пограничников") Первое лирическое отступление об оружии. Вот если бы только этот "пацифист" не призывал других людей к вооружённой борьбе с Советской властью! Да, я тоже не рвусь пострадать за Россию, но я хотя бы открыто заявляю, что я мизантроп и верю в ущербность среднего русского (и нерусского) человека. И я никогда не призываю других к тому, чего не делаю сам (если не считать предложений повеситься и т. п.). И я -- хе-хе -- в отличие от Солоневича, худо-бедно "штабс- капитан": бывший старший лейтенант русской Советской Армии, а на войну Афганистан не попал в своё время только потому, что "двух- годичников" Радиотехнических войск ПВО туда не брали в принципе, да и кадровые офицеры из моих коллег там оказывались лишь в редких случаях, поскольку душманы как-то не обзавелись авиацией. А перевода в воздушно-десантные войска мне бы всё равно не сдела- ли из-за того, что в ПВО и даже с учётом меня не хватало людей (по крайней мере, в дырах типа той, в какой я проходил службу; в штабах, военных НИИ и военных училищах -- в общем, в тёплых местах -- ситуация была, наверное, получше), а вдобавок я ж в физическом аспекте не такой гигант, как Солоневич. А теперь я вообще уже не хочу ни на какую войну, потому что у меня к ней столько разных требований, что такая, какая меня устроит, у вас всё равно не получится. "Мнe захотeлось встать и погладить эту финскую винтовку. Я понимаю: очень плохая иллюстрацiя для патрiотизма. Я не думаю, чтобы я былъ патрiотомъ хуже всякаго другого русскаго -- плохимъ былъ патрiотомъ: плохими патрiотами были всe мы -- хвастаться намъ нечeмъ. И мнe тутъ хвастаться нечeмъ. Но вотъ: при всей моей подсознательной, фрейдовской тягe ко всякому оружiю, меня отъ всякаго совeтскаго оружiи пробирала дрожь отвращенiя и страха и ненависти. Совeтское оружiе -- это, въ основномъ, орудiе разстрe- ла. А самое страшное въ нашей жизни заключается въ томъ, что совeтская винтовка -- одновременно и русская винтовка. Эту вещь я понялъ только на финской пограничной заставe. Раньше я ея не понималъ. Для меня, какъ и для Юры, Бориса, Авдeева, Акульшина, Батюшкова и такъ далeе по алфавиту, совeтская винтовка -- была только совeтской винтовкой. О ея русскомъ происхожденiи -- тамъ не было и рeчи. Сейчасъ, когда эта эта винтовка не грозить головe моего сына, я этакъ могу разсуждать, такъ сказать, 'объективно'. Когда эта винтовка, совeтская-ли, русская-ли, будетъ направлена въ голову моего сына, моего брата -- то ни о какомъ тамъ патрiо- тизмe и территорiяхъ я разговаривать не буду. И Акульшинъ не будетъ... И ни о какомъ 'объективизмe' не будетъ и рeчи." (гл. 13, "У пограничников") Второе лирическое отступление об оружии. Любопытно, не проби- рала ли Солоневича дрожь отвращения и страха, скажем, при виде советской бумаги? На бумаге же расстрельные приказы печатались. И снова ведь жлобство: "Когда эта винтовка, совeтская-ли, русская-ли, будетъ направ- лена въ голову моего сына, моего брата -- то ни о какомъ тамъ патрiотизмe и территорiяхъ я разговаривать не буду." Другими словами: Солоневич патриот лишь постольку, поскольку патриотизмом не задеваются его личные интересы. Как только заде- нутся, он будет уже не патриот. Негодяй Сталин отказался менять своего сына Якова, попавшего в немецкий плен, на фельдмаршала Паулюса, попавшего в советский. А душка Солоневич не отказался бы. Ещё показательнее была ситуация с Петром Первым, которого Солоневич выставляет в своей "Народной монархии" вредителем. Когда сын Петра Алексей взялся плести интриги против отцовской политики, по сути -- против России, тот распорядился судить его НА ОБЩИХ ОСНОВАНИЯХ, что, как известно, закончилось смертью царевича в заключении. Да, жёсткие были люди, но ведь и в отношении к себе тоже, и благодаря их жёсткости Россия не только держалась, но ещё и прибавляла в весе, так что солоневичам после них было что профукивать. * * * Антибританская направленность "Народной монархии" Солоневича, думаю, обусловливается, его "базированием" на нацистскую Герма- нию: именно оттуда он, как выяснилось, боролся пером с большевиз- мом с 1938 по 1948 г. (с 1945 г. -- в английской оккупационной зоне). Википедия о жизни Солоневича при нацистах: "...здесь он пишет книги 'Диктатура сволочи', 'Диктатура импо- тентов', 'Великая фальшивка Февраля', 'Диктатура слоя', 'Белая империя', издаёт газеты 'Наша газета' (1938-1940), 'Родина' (1940). После начала Великой Отечественной войны отказывается выступить в поддержку Гитлера, за что был несколько раз аресто- ван, а затем сослан в Темпельбург, где и оставался до конца войны." Вот, Солоневич в Википедии, оказывается, чуть ли не герой Сопротивления. Про то, как жилось Ивану Лукьяновичу под немцами на самом деле, рассказал его любящий биограф Нил Никандров ("Иван Солоневич в годы нацистской ссылки"): "О том, что тучи над ним сгущаются, Солоневич догадывался еще с апреля-мая 1941 года. Во-первых, гестапо узнало о контактах Ивана Солоневича с группой офицеров вермахта, для которых он в 1938 -- 1939 г.г. 'в частном порядке' прочитал курс лекций о положении в Советском Союзе. Некоторые из этих офицеров служили в пропаган- дистском отделе ОКВ, неплохо говорили по-русски, бывали в России. Они были противниками войны на Востоке, считая, что агрессия приведет к разгрому Германии." Ну, это послевоенная версия самого Солоневича. В действитель- ности Солоневич НИКАК НЕ МОГ агитировать немецких офицеров из Oberkommando Wehrmachts против войны с российскими большевиками, потому что такая агитация совершенно не "ложилась" ни на его личность, ни на творчество, о чём есть косвенное свидетельство в том же очерке Никандрова: "Иван Солоневич не раз в своих предвоенных статьях указывал на низкую боеспособность Красной армии, убежденно доказывал, что ее рядовой и командный состав с готовностью повернет штыки против 'ненавистного' Сталина и его антинародного режима, 'если завтра война, если завтра -- в поход'." Но это ведь значит, что Солоневич агитировал немецких офицеров ЗА войну с Советской Россией, потому что третьего тут вроде как не дано. Спасибо, Иван Лукьянович! За двух моих погибших дедов спасибо -- и за всё прочее. "Солоневич все с большим разочарованием убеждался, что германс- кое руководство остается глухим к тем многочисленным проектам, которые поступали от различных групп русской эмиграции. О содер- жании этих предложений много позже написал Николай Февр, тогдаш- ний сотрудник 'Нового Слова': 'Различаясь между собой в деталях, все проекты, в общем, сводились к одному и тому же. А именно: образование национального российского правительства в одном из крупных городов, занятых германскими войсками; признание этого правительства Германией и ее союзниками и заключение с ним союза против большевиков; военная и техническая помощь Германии и ее союзников национальному российскому правительству. Последнее же, согласно этим проектам, должно было: организовать российскую национальную армию для борьбы с советской властью; взять в свои руки административное управление областями, очищенными от большевиков, и подписать с Германией экономический договор, который являлся бы для нее компенсацией за помощь в антибольше- вистской борьбе'." Ну, допустим, в августе 1941-го русским патриотам антикоммунис- там ещё можно было питать какие-то иллюзии в отношении Гитлера. Но, скажем к 1943 г. всё уже было ясно. Впору бы пережить что-то, вроде душевного кризиса, но со жлобами такого не случается. Солоневич переживает творческий подъём. Даже в 1945 г. Солоневичу всего лишь 54 года, тогда как призыв- ной возраст в условиях тотальной войны -- 55 лет. На фронтах гибнут лучшие сыны русского и немецкого народов, Солоневич же крутит на курорте шашни со вдовой немецкого оберлейтенанта. Герой погиб, а тыловая сволочь пользует его жену и, может даже, донаши- вает его рубашки. Проблема Солоневича со зрением -- "отмазка" для патриотичных дураков: в воюющей армии полно работы, не требующей хорошего зрения: подносить снаряды к орудиям, варить кашу, пытать пленных, в фронтовую газету строчить, наконец. Но Солоневичу всё это кате- горически не подходит: у него то ли геморрой, то ли представление о сверхценности своей личности. А может, он страдал патологичес- кой трусостью, а антисоветской литературной деятельностью был вынужден заниматься, несмотря на её рискованность, потому что только на этом у него и получалось зарабатывать? Кстати, в нацистскую Германию он перебрался как раз потому, что кормиться антисоветской писаниной там было безопасно. "В сентябре немцы предложили Солоневичу работу в оккупационной администрации в Белоруссии. Чем-то вроде 'главного пропагандис- та', 'белорусского Геббельса'. Иван не исключал, что это была проверка. Нацисты хотели посмотреть, как он прореагирует на столь 'почетное' предложение. Солоневич категорически отказался, хотя и понимал, что это может повлечь репрессии. Причин для отказа было много, и одна из них -- никакого соучастия в грабеже, который развязали нацисты в России!" Основная причина отказа состояла в том, что от "белорусского Геббельса" немцы требовали не только антибольшевистской, но и антироссийской пропаганды, вдобавок на белорусской мове, а Солоневич в то время как раз "Народную монархию" строчил, так что крутой поворот означал бы отказ от половины его предыдущего трёпа и соответственно полную дескридитацию в эмигрантских кругах и невозможность зарабатывать русско-патриотическим трёпом дальше. Помимо того, пропагандистская работа в партизанско-подпольщицкой Белоруссии -- это же был почти передний край, а Солоневича на передних краях никогда не видели. В отличие от Википедии, Никандров об арестах Солоневича нацистами не упоминает. О ссылке же он говорит следующее: "В октябре [1941 г. -- А. Б.] тревожные ожидания Солоневича оправдались. Его вызвали в знакомое здание на Принц-Альбрехт- штрассе, 8. Гестаповский чин перелистал увесистое дело, лежавшее перед ним на столе, и голосом, не допускающим возражений, прика- зал Солоневичу в трехдневный срок покинуть Берлин и поселиться в каком-нибудь городке Померании. Разъяснений о причинах 'недру- жественной' меры Иван требовать не стал. В принципе, все понятно. Хорошо, что не концлагерь! Хотя, 'для биографии', может быть, не помешало бы познакомиться и с нацистскими нарами: После консультаций у берлинских друзей и знакомых писатель остановил свой выбор на Темпельбурге. Самый конкретный совет дал Владимир Деспотули. Он однажды отдыхал в Померании и с восторгом, в общем-то, несвойственным для него, отозвался о крае как о 'климатическом курорте' для поправки нервов, а также месте, излюбленном рыболовами и охотниками." Падла Солоневич, оказывается, ещё и выбирал место своей ссылки -- и остановился на КУРОРТНОМ. О том, что творилось в это время в России (октябрь 1941 г.), -- говорить излишне. "...забота о пропитании была для Солоневича изматывающе неблагодарным делом. 'Отоваривать' продовольственные карточки с каждым днем становилось все сложнее: 'эрзац-маргарин', 'эрзац- хлеб', 'эрзац-кофе' и другие эрзацы все больше преобладали в рационе. Приходилось исхитряться: в том числе, браконьерничать в лесу и на озерах." "Одна из поклонниц литературного творчества Солоневича в Швейцарии регулярно присылала ему посылки с бразильским и колумбийским кофе, используя (по доверенности) его денежный счет в этой стране. По словам Рут, 'за настоящий кофе можно было купить половину Германии, и потому обмен его на продукты помогал нам хотя бы на время улучшить питание. Но надо было быть очень осторожными, чтобы не донесли'." Получается этот жлоб ещё занимался спекуляцией и браконьерст- вом, то есть паразитировал на многострадальном немецком народе и уничтожал нашу общую биосферу. И, кстати, откуда могли быть нако- пления в швейцарском банке у эмигранта, сбежавшего налегке из нищего советского концлагеря и побиравшегося журналистикой в эмигрантских же газетах, которые эмигрантская же голытьба не очень-то и покупала? Варианты: 1) нашёл клад; 2) получил в дар; 3) украл из сумм, отпущенных кем-то на борьбу с Советской властью. Цитата из Солоневича у Никандрова: "Немцы, в самом деле, являются народом без пространства -- Volk ohne Reum. На их бранденбургских песках даже картошка не растет без искусственных удобрений. Нет железа, нет нефти, нет цветных металлов, нет марганца, нет наших аршинных черноземов." Вай-вай, бедные немцы. Тоже, оказывается, "географически обез- долены" -- как и великий руский народ (см. "Народную монархию"). Аналогично можно плакаться, к примеру, на то, что и кофейное дерево в Германии не растёт. На самом деле в каждой стране чего-то не хватает, но каждая к этому как-то приспосабливается, причём не всегда через притеснение других. Кстати, аршинные чернозёмы в некоторых областях России появились из-за недостатка там влаги, а в Германии они не появились из-за того, что влаги там было достаточно (для разложения органических остатков в почве микроорганизмами и для собирания больших урожаев). Чем занимался в нацистской Германии младший Солоневич: "Юрий в то время работал в немецких изданиях художником-иллюст- ратором и карикатуристом. Если для Кукрыниксов главным объектом для сатирических насмешек был Гитлер, то для Юрия -- Сталин. После войны, будучи уже в США, Юрий Солоневич всегда указывал в своих биографических справках: 'В Германии являлся антикоммунистическим иллюстратором'." (Никандров, далее -- тоже) Другими словами, этот младший Солоневич работал на Гитлера -- под крылом у Геббельса. Семейка мразей. "...с конца 1941 года в газетах, которые издавали немцы на оккупированной территории Советского Союза, стали все чаще появляться перепечатки 'идеологически подходящих' фрагментов из произведений Ивана Солоневича, в первую очередь 'России в концлагере' и сборника документальных повестей 'Памир'. Делалось это без ведома и разрешения автора." "'Я тут решительно не при чем, -- написал он в статье 'Два лагеря' (30.11.48), -- и никаких геройских подвигов с моей стороны не потребовалось. Какой-то оборотистый немец, промышлявший в Риге в отделе Пропаганда-Норд, издал три моих книги общим тиражом в 600 000 томов на русском языке и для 'востока'. Я потом письменно разыскал этого немца -- не для того, чтобы получить с него мой гонорар, а для того, что я в том издании решительно не при чем'." Немца убил-то хоть? Свидетель всё-таки. Далее, если Солоневич не получал гонораров от нацистов, то за какие средства он жил в военные годы? Может, печатался в русской эмигрантской прессе? Как бы не так: "В годы войны Иван Лукьянович лишь однажды предпринял попытку 'пробиться' в эмигрантскую печать, предложив в 1944 году через надежного посредника свою работу 'Большевизм и крестьянство' русскому издательству в Праге." Может, он тогда в немецкой прессе публиковался? Тоже мимо: "Если бы нацистам стало известно о его 'нелегальной исследова- тельско-публицистической работе', то, без всякого сомнения, репрессии последовали бы незамедлительно. Чтобы замаскировать свое 'враждебное творчество' и предъявить по первому требованию полиции 'образцы' литературного труда на просмотр, Солоневич взялся за беллетристику -- стал писать приключенческий роман 'из подсоветской жизни'." Не исключено, впрочем, что он получал от нацистов паёк просто так: они держали его про запас. Отметим также, что из этого отрывка следует, что другим репрессиям со стороны нацистов, помимо высылки из-под берлинских бомбёжек на сельский курорт, Солоневич не подвергался. "Солоневич в силу особенностей своего характера не любил признавать ошибки, особенно в области прогнозов." Информация от человека, который копался в трудах Солоневича куда больше меня. Поверим Нилу Никандрову на слово. * * * А ещё Иван Лукьянович на почве антисемитизма отличился. Ну, не дешёвого -- всё-таки великий русский мыслитель -- но, тем не менее, кривоватого. Из статьи Солоневича "Россия, революция и еврейство": "Гитлеровская точка зрения на евреев, как мне кажется, очень хороша для Германии. Защищая свою страну от надвигавшейся революции, Гитлер обязан был сжать еврейство в железные тиски. Мы должны были сделать это перед революцией. Но мы не сумели ни зажать, ни защитить. Как это ни парадоксально будет звучать, я все-таки скажу: Гитлер спасает от революции не только немцев, но и евреев. В некоторой степени он спасает евреев от самих себя..." Врёт. Когда Гитлер стал зажимать евреев в совсем уж "железные тиски", прямой угрозы коммунистической революции в Германии уже не было. Собственно, потому он и смог зажать, что противостоять этому внутри Германии было по сути некому. "Одна из еще не написанных страниц русской революции (надеюсь, что мне удастся написать ее) относится к настроениям петербургс- кого студенчества летом 1917 года. Как известно, это студенчество никакой реакционностью никогда не блистало. Но летом 1917 года оно вопило о винтовках против Совдепа, и величайшая ошибка, может быть, не позор, но все-таки большое несчастье наших вождей заключалось в том, что они о молодежи и понятия не имели (не имеют и сейчас) и этих винтовок студенты не получили. Если бы мы их получили (тогда я еще был студентом), то и кронштадтскую матросню, и петербургскую солдатчину, и гоцлибсрдановскую совдеповщину мы бы раскатали так, что от них бы ни пуха ни пера не осталось. Вот так, как итальянская молодежь под предводитель- ством Муссолини и германская под предводительством Гитлера раскатала итальянскую и германскую сволочь. Вот это именно и был русский фашизм. Насчет фашизма мы запоздали очень сильно." После Нюрнбергского процесса он выражался, правда, уже несколько иначе ("Диктатура сволочи"): "Я не прихожу в слишком большой восторг от нюрнбергского процесса. Вчерашние товарищи топят друг друга, как только могут. Вчерашние дружинники марают память вождя, как только можно. Агитационный грим снят и оперные тоги сброшены: осталась голая банда, которая грабила, убивала, насиловала, резала, жгла, над которой теперь вплотную нависло возмездие и которая занята только одним: спасением своих собственных шкур ценой любого предатель- ства любой идеи." Кстати, в России летом 1917 года кто очень хотели иметь винтов- ку, у тех она и была. Более того, она была даже у тех, кто не хо- тели её иметь (но не смогли уклониться от мобилизации). И только невезучий Солоневич якобы не смог разжиться даже револьвером, из-за чего большевики в конце концов пришли к власти. "Перед войной монархия и еврейство находились в положении непримиримых врагов. Монархия продолжала отстаивать интересы русских низов против еврейского капитала, еврейство вело против монархии бешеную кампанию." Преувеличение. Некоторые евреи поддерживали царизм, причём даже не "выкресты". К примеру, нашёлся вот такой материал: "ВНУТРЕННIЯ ИЗВЕСТIЯ от 24(11) октября 1909 года. По сообщению Русской Речи (№1138), совет духовных правлений еврейских синагог и молитвенных домов гор. Одессы обратился к одесскому полицмейс- теру с ходатайством о закрытии тайной молельни, помещающейся по Болгарской улице. 11 сентября помощник пристава Шафиров произвел осмотр этой молельни, помещавшейся в хедере, где оказалось около 40 человек молящихся евреев, преимущественно стариков. Опросом некоторых из них установлено, что они последователи ребби Хенина, проповедующего веру в Бога, преданность Самодержавному Русскому Царю и любовь к России, как отечеству. По инициативе М.Кениса, они объединились в 'Общество молящихся Богу за Царя и правитель- ство'. До вступления в должность градоначальника ген.-майора Толмачева и полицмейстера ротмистра Кублицкого, они собирались для молитвы тайно, а затем обратились с ходатайством о легализации их общества." Если в обществе белых людей противоборствуют два политических лагеря, то евреи присутствуют, как правило, в обоих: не потому, что еврейство надеется выиграть при любом исходе противоборства (антисемитское объяснение), а потому что национальная солидар- ность у евреев хоть и большая, но не всеподавляющая. Поэтому даже евреи-антисемиты бывают, хотя и в малом числе. "О том, что Февральскую революцию поддерживало все без исключе- ния еврейство, нечего и говорить." Неужели не нашлось ни одного исключения? В больших группах так не бывает. Или если не подерживал Февральской революции, значит, -- не настоящий еврей? Можно говорить "все без исключения" только тогда, когда эти "все" были проверены на предмет исключения. Можно говорить, и когда не все были проверены, но тогда уж ты -- не совсем великий мыслитель. Далее, а ВНЕ еврейской среды многие ли в феврале-марте 1917 г. отвергали революцию? В образованном слое общества таких людей было мало. Но виною этому, конечно же, не гнусное фаворитство Распутина и т. п., а подрывная работа еврейской псевдорусской печати. "...тысячелетний государственный инстинкт, которого еврейство лишено начисто." Ну ладно, современное государство Израиль во времена написания этой статьи ещё не было образовано. Но разве не евреи руководили в период становления СССР -- в тяжелейших, кстати, условиях? И разве не любимое занятие всякого антисемита-антисоветчика -- пересчитывать евреев в верхушке государства и партии в первые годы Советской власти? "Банды были разных цветов, и желто-блакитные -- петлюровские, и бело-сине-красные -- русские, и черные -- анархические, и осколки махновщины, и много других еще. При всем разнообразии их теорий практика у них в общем была довольно однообразная, в первую голову зарезать жида, а там видно будет." Сложнее всё было, сложнее. В армии Нестора Махно существовала еврейская рота. Видный деятель махновского движения Лев Задов (1891-1938, "начальник контрразведки Революционной повстанческой армии Нестора Махно, позднее советский чекист" -- Википедия) таки тоже был евреем. "В дни этого голода я заведовал каким-то фантастическим и в природе не существовавшим 'первым одесским спортклубом'." Другими словами, Солоневич, как обычно, имитировал работу и жрал незаработанный паёк. "Я говорю это не в порядке саморекламы, а в порядке иллюстрации того факта, что подавляющее большинство русской интеллигенции к большевикам всерьёз почти двадцать лет не идет. И ещё что очень много очень талантливых русских людей остаются вовсе неизвестными ни России, ни эмиграции, ибо с большевиками всерьёз они работать не хотят. Как не хотел и я. И, за исключением нескольких техни- ческих руководств по спорту, все остальное, что писал я в советс- кой России, было халтурой -- сплошной и совершенно бездарной." Может, считать эту бездарную халтуру Солоневича актами саботажа? То, что "подавляющее большинство русской интеллигенции к боль- шевикам всерьёз почти двадцать лет не идет", -- однозначно клеве- та на подавляющее большинство русской интеллигенции: питаться-то чем-то надо. Не землю же пахать эта интеллигенция отправилась. А держаться двадцать лет на дореволюционных запасах -- это было уж слишком. "Цитаты из Талмуда с такой же степенью точности выражают политическую линию еврейства, как цитаты из Евангелия выражали политическую линию двадцати христианских государств, затеявших мировую бойню. Теория 'иудо-масонского заговора' в такой же степени объясняет русскую революцию, как и теория 'борьбы классов'." А вот здесь он хорош. "Мы, русские, всегда считали, что как организаторы мы никуда не годимся и что евреи как организаторы -- незаменимый элемент. Это ошибка. Мы блестящие организаторы. На бездорожных таежных просто- рах одной шестой части земли мы все-таки организовали Империю, которая, по существу, не распалась даже и под ударами революции. Евреи ничего организовать не могут. Евреи сильны в печати и в банках, но они -- не промышленники, не 'капитаны индустрии' и вообще -- никакие не организаторы. Постепенное вытеснение евреев с руководящих постов СССР объясняется, в частности, и тем, что никакого государства, даже социалистического, евреи организовать не могут." Клевещет на евреев. Вдобавок противоречит сам себе, потому что далее пишет: "Когда прошла 'чистка профсоюзов' и когда всех руководящих евреев оттуда повыкинули, то на их место поставили таких беспро- светных лоботрясов, такую откровенную сволочь, что я, грешный человек, стал и об евреях жалеть: с теми хоть как-то сговориться можно было. А у этих ни в мозгах, ни в совести, кроме 'партийной директивы', ровнешенько ничего, хоть шаром покати." Профсоюзы -- это, правда, не государственный аппарат, даже в СССР, но "человеческий материал" ведь и там, и там был одинаковый. "Самый высокий советский сановник, с которым я имел кое-какие дела, это товарищ Шверник, член политбюро партии и председатель совета профессиональных союзов, видал, как он живет, и я видал, как живут средние штабс-капитаны в Финляндии, Болгарии и Югославии. Штабс-капитан живет лучше и материально, и морально. Штабс-капитаны, принимавшие меня и в Гельсингфорсе, и в Софии, и в Белграде, и в Новом Саду, и во многих других местах, выставляли на стол такие яства, какие на практике в Москве и Швернику не доступны..." Кто о чём, а жлоб -- о жратве на халяву. Если судить по другим источникам, большинство эмигрантов бедствовало. И может, товарищу Швернику не в яствах было счастье, а хватало простой здоровой пищи, как и Льву Толстому, тогда как у "штабс-капитанов" их яства шли за оправдание пустоты их эмигрантской жизни. "Русское еврейство смертельно боится войны, ибо оно знает, что в этом случае русский мужик и русский рабочий получат по винтов- ке. Оно смертельно боится внутреннего переворота, ибо кто знает, как будет рассчитываться русский народ за все то, что над ним двадцать лет проделывалось? А ведь рассчитываться-то будет. И если русского комиссара он повесит с удовольствием, то еврейского -- с двойным. И всегда ли он будет отличать комиссара от некомиссара?" С прогнозом немного обкакался, как обычно. В 1941-1944 гг. белорусские и украинские мужики таки сводили счёты с еврейскими, но только на оккупированных немцами территориях. "Но если уж говорить о таких призрачных понятиях, как власть над миром, то эта власть принадлежит не еврейской, а скорее англосаксонской расе, которая с евреями уживается вполне по-добрососедски." Копает под миф о тайном всемирном жидомасонском правительстве. Ничего, я и сам под него копаю. "С лозунгом 'Бей жидов' в Россию идти нельзя. Такой лозунг, конечно, ни в какой степени не означал бы 'гибели России', но он означал бы затяжку нынешнего кабака." Почти душка. "Оставим жалобы на чужие силы и будем тренировать наши собст- венные." Почти как у меня, только на 70 лет раньше. Антисемитизм как реакция на беды русского народа -- это соблазн, которому отдаваться приятно и зачастую даже удобно, вот только получаются в результате только текущие выгоды, а в перспективе усугубляются социальные проблемы. Расхожих антисемитских бредней Солоневич не повторяет: он, с одной стороны, слишком для этого умный, с другой, оригинальничает ради заработка, а ещё, может, где-то и старается быть справедли- вым: ему ведь ничто человеческое не чуждо, если только не задева- ется его жлобский интерес. У Солоневича всего лишь НЕПРИЯЗНЬ к евреям и большое стремление разойтись с ними, тогда как здравая стратегия в этой области состоит, наверное, в сглаживании межэт- нических трений, в сбережении своих и чужих этнических особен- ностей (если только они не слишком вредные) и в согласовании интересов разных этносов. Нет, я в принципе не против погромов -- и даже не против людоедства и т. п. -- но давайте всё-таки сначала делать всё возможное, чтобы обходиться без такого рода крайностей. Кстати, нестандартный антисемит Солоневич в своём "искусстве выживания" в советских условиях был вылитый еврей -- в том смысле, что значительно раздвигать "моральные рамки" ради личного выживания вроде как больше свойственно евреям, да и то далеко не всем. Но у евреев хоть оправдание имеется убедительное: пара тысяч лет преследований не могла не отразиться на национальном характере. * * * Резюме. Носиться с Солоневичем как с писаной торбой могут разве что те, кто не читали "России в концлагере", либо те, кто читали, но не поняли, с кем имеют дело, потому что купились на его страстную антисоветскость и ещё более страстный патриотизм, либо те, кто поняли, кто он такой, но сами в моральном отношении не лучше этого автора. Я не сказал бы, что обожаю власть большевиков. Я не коммунист, но и не антикоммунист: моё мировоззрение построено не на отрица- нии коммунизма, а в другой, так сказать, плоскости. Но после чтения автобиографических заметок Солоневича я стал относиться к большевикам теплее. Не большевики были виноваты в "вековой отсталости России". Не большевики начали Первую Мировую войну и не они затянули её до того, что начались массовые народные волнения. Большевики всего лишь оседлали революционный процесс, да и то не сразу. До лета 1917 г. они вообще представляли собой маленькую невлиятельную партию, которая в период "патриотического угара" в 1914-1916 гг. была и вовсе не в чести. Зато в условиях революционного развала в стране они оказались не только самыми доходчивыми агитаторами, но также самыми организованными и самыми способными к организовыва- нию других. По совокупности показателей они в то время были ЛУЧШИМИ, а не просто более везучими. А такие вот падлы, как Солоневич, не просто не помогали налажи- вать общественную жизнь в новых постреволюционных условиях, но ещё и путались под ногами, вякали из подворотен и занимались мелким саботажем (на крупный обычно нехватало кишки). Выпирать же их просто "за бугор" означало усиливать тамошний фонтан демагоги- ческой "критики". Потому и приходилось отправлять таких в трудовые северные лагеря со слабой надеждой на "перековку". Ну не нравилось Солоневичу грубое строительство коммунизма, ну свалил от него подальше, так нет же, надо "разоблачать". И если бы хоть корректно это делал, а то ведь зачастую клевета и злопы- хательство. Разоблачительский зуд Солоневича отчасти объясняется денежным интересом: "разоблачениями" он кормился до конца своей жлобской жизни. Чисто литературная борьба Солоневича с Советской властью была именно способом добывания хлеба насущного: кто-то зарабатывал, к примеру, на травле тараканов, а Солоневич -- на пропагандистской травле большевиков. Я вовсе не клоню к тому, что надо игнорировать книги Ивана Солоневича: напротив, я уверен, что из них можно почерпнуть много интересного, в том числе о советских тюремных лагерях и вообще о советской жизни межвоенного времени. Взгляд со стороны внутреннего врага, так сказать. "Разведчика". Я всего лишь имею в виду, что не надо воспринимать Солоневича как безукоризненного аналитика и как моральный авторитет. Ясно, что людей без недостатков не бывает (к тому же есть слож- ности в определении, что есть человек без недостатков), поэтому если хочешь чего-то добиться в политике, надо стараться использо- вать не совсем хороших людей, иначе окажешься один в поле воин (кстати, наверняка тоже не совсем хороший). Так что, может, и солоневичское лыко -- местами частично в русскую патриотическую строку. Но, по правде говоря, после "России в концлагере" Солоне- вич стал мне противен. Если дело касалось личного выживания, такой вполне мог использовать тебя как неодушевлённый ресурс (к примеру, съесть) -- причём даже не в крайнем случае, а много раньше: когда угроза не жизни даже, а всего лишь благополучию. Надо думать, поклонники Солоневича, которым это обстоятельство безразлично, -- сами ему подстать. Общаться с ними надо очень осторожно, а лучше и вовсе держаться от них подальше. Русскому, так сказать, делу от Ивана Солоневича, думаю, всё- таки больше вреда, чем пользы: во-первых, он дискредитирует это дело своей биографией, во-вторых, все ключевые "идеологемы" и "разоблачемы" Солоневича -- кривые, но ярко прописанные и потому впечатляющие, то есть на самом деле лишь сбивающие русских людей с толку. По большому счёту, писанина Солоневича -- это издева- тельство над русским патриотизмом, русским монархизмом и русским антисоветизмом. Диагностирование Солоневича -- это частный случай проблемы различения пророков и лжепророков. Солоневич -- таки лжепророк (даже в узком смысле: с предсказаниями ему не везло), вот только, скорее всего, из заблуждающейся их разновидности, а не из лгущей. Зачастую он сообщал о себе заведомо невыигрышные вещи, которые не объясняются даже, если предположить в нём стремление имитировать искренность в коммерческих целях. Он -- жлоб, не сознававший порочности своего жлобства и только потому не особо скрывавший его. И он -- из увлекающихся ненамеренных врунов: к примеру, наверняка верил, что он -- "белорусский мужик"; что если бы у него летом 1917 года была винтовка, то большевики не пришли бы к власти и т. д. У Солоневича, помимо книги "Диктатура импотентов", есть ещё книга "Диктатура сволочи". В общем, по Ивану Лукьяновичу полу- чается, что в СССР была власть то ли импотентной сволочи, то ли сволочных импотентов. Но цимес в том, что слово "сволочь" больше подходит к самому Солоневичу: первоначально ведь -- во времена Петра I -- сволочью называли дезертиров с трудового санкт-пете- рбургского фронта, которых, поймав, волокли по земле обратно. Дезертира с беломорканальского фронта Солоневича, правда, не поймали, но ведь если поймали бы, то непременно бы сволокли. То-то у Солоневича зуб на Петра...
Литература:
Солоневич И. Л. "Россия в концлагере". Солоневич И. Л. "Диктатура импотентов". Солоневич И. Л. "Народная монархия". Солоневич И. Л. "Россия, революция и еврейство". Солоневич И. Л. "Диктатура сволочи". Дроздов С. "Биография И. Л. Солоневича, опыт сравнительного анализа". Лобанов С. "Православное информационное агенство". Никандров Н. "Иван Солоневич. Народный монархист". Никандров Н. "Иван Солоневич в годы нацистской ссылки".Возврат на главную страницу
